Тюрьмы в Мордовии не хуже других

Письмо Надежды Толоконниковой из мордовской колонии, в котором девушка описывает нечеловеческие условия жизни арестанток, сделало условия содержания в российских колониях темой номер один.

О «самых ужасных в стране» мордовских лагерях заговорили газеты и телевидение. Однако Мордовия далеко не исключение. По всей России люди сидят в тех же условиях, что и женщины в ИК-14.
Ужасы насилия, практикуемого в наших тюрьмах, заслоняют от общества картину быта в этих заведениях, саму по себе невыносимую. Позорные санитарно-гигиенические условия, отсутствие адекватного медицинского обслуживания, ужасное качество еды — все это давно приравнено международной конвенцией к пыткам.
Говорят, идет реформа
Прошло четыре года с тех пор, как Дмитрий Медведев объявил о начале реформы Федеральной системы исполнения наказаний, хотя на самом деле она началась еще в 2006 году, когда правительство выделило ФСИН 73 миллиарда рублей на реализацию реформы.
Основные цели реформы — гуманизация системы и переход от колоний к тюремному содержанию заключенных, а также улучшение условий содержания, согласно международным стандартам.
Тогдашний директор ФСИН Александр Реймер с головой окунулся в реформу. Первое, что сделали, начали разделять первоходов и рецидивистов, по всей стране стали колесить железнодорожные спецсоставы, перевозя осужденных на новые места отсидки. «Зачем тратить колоссальные деньги на перевозку заключенных, когда можно было потратить эти деньги на ремонт учреждений и улучшение условий содержания», — робко возмущались некоторые сотрудники, но директор был неумолим. Инспекции, контрольные проверки шли во всех концах страны. Реймер любил лично нагрянуть в какую-нибудь колонию и устроить разнос очередному начальнику за «неухоженный» вид учреждения. Результат такого рвения, безусловно, был. В колониях освежили краску на фасадах зданий, а территория зон обогатилась всевозможными клумбочками, фонтанчиками, дельфинчиками и гномиками, чтобы «глазу было приятно». Но в остальном реформа шла туго.
Александр Реймер был признан негодным реформатором и отправлен в отставку. «Он же мент, — говорили вслед Реймеру его вчерашние подчиненные, — что он может понимать в тюрьмах?»
Тем неожиданней стала кандидатура его преемника, Геннадия Корниенко, чекиста, бывшего руководителя фельдъегерской службы, ведомства еще более от тюрем отдаленного. Реймер был настроен на быстрый результат, реформа худо-бедно скрипела, при Корниенко же она совсем встала, по крайней мере за последний год о каких-то изменениях не слышно вообще.
Едят как лоси
По словам десятков недавно освободившихся зэков и зэчек, сидели все в разных колониях и разных регионах, но в целом их рассказы схожи: отвратительное питание и антисанитария заставляют деградировать личность быстрее, чем жестокие побои.
Сергей, зэк со «стажем» более 10 лет, в его жизни было несколько ходок, он привык к тюрьме, удивить его сложно. «Последний год я сидел в ИК-29 города Кемерово. Содержался я в СУСе, это отдельное помещение со строгими условиями содержания. Насколько я знаю, раньше в этой колонии пожизненные сидели, в ходе реформы системы тут сделали особый режим, но условия остались те же. В 12-метровых камерах содержатся по 6 человек. Я сидел в одиночке: кровать пристегивается к стене, если ее разложить, стоять можно только на одной ноге. Маленькое окно снаружи забрано в железный короб, так называемые «реснички», официально их отменили еще в 90-х годах, но на практике не соблюдается даже это. Через такое окно дневной свет еле проходит, в самой же камере лампочка тусклая, читать практически невозможно, за год я себе зрение испортил.
С потолка в углу постоянно капала вода прямо на кровать, раз в неделю стабильно был потоп. Когда в колонию приезжала проверка из управления ФСИН или прокуратуры, мы начинали «бузить», биться в двери, кричать, чтобы проверяющие зашли к нам, но каждый раз слышали только звуки удаляющихся шагов.
Определить, что в колонию едет проверка, всегда легко. Если в супе плавают куски сосисок, — верный признак, что у нас «гости».
Фирменное ежедневное блюдо нашей колонии «бигус» — серая, склизкая вареная квашеная капуста, пахнущая тухлятиной, и мокрая черная масса, которая называется хлебом. Ни мяса, ни рыбы, ни белого хлеба не давали ни разу за целый год. Хотя по стандартам 90 граммов мяса и 100 граммов рыбы положено каждый день. Отдельная тема — картофель, в нашу колонию его завозили в огромных жестяных банках уже нарезанным брусочками. Назывался он «сухой картофель», на вкус — как вата с картофельным ароматизатором, нам говорили, что это комбикорм, предназначенный для лосей, но его скармливали нам».
Как люди выживают в таких условиях? В мужских колониях проще. Так называемый «грев» — продукты и вещи первой необходимости, которые передаются с воли, объединяются в «общак» и раздаются, в том числе и тем осужденным, которые нуждаются в первую очередь. Такая круговая порука позволяет выживать. В женских колониях уровень взаимовыручки намного ниже: «каждый сам за себя и плевать, что будет с твоей соседкой, лишь бы выжить самой», — говорит Лариса, недавно она освободилась из женской колонии города Иваново.
Нехватка «мыльного»
«Просроченная пища не самое страшное на зоне, — рассказывает она, — разрушают человека условия работы и гигиена, а точнее, ее отсутствие. В нашей колонии налажено швейное производство, шьем форму для полиции. Работают все, кроме совсем уж бабушек. Норма выработки 170 единиц в день, и начальнику плевать, что, например, кто-то освободился или кто-то болен, то есть людей стало меньше, норма на весь отряд не уменьшается. Если норму не выполнил кто-то один, наказывают весь отряд, всех нас было 76 человек, могут выгнать на плац, могут лишить возможности купить продукты в магазине, наказание зависит от настроения начальника.
Официально мы работаем 8 часов в день, но на практике — в среднем по 16, выходной один — воскресенье, и то далеко не каждое. Зарплата 300—400 рублей в месяц, и часто это все, что у тебя есть.
Женщинам сложнее сидеть, чем мужчинам. Первоходов еще как-то поддерживают с воли. Женщины же, которые сидят не первый раз, как правило, одиноки, и помощи ждать неоткуда. Поэтому многие работают на износ, лишь бы копейку заработать.
Если плохо работаешь — тебе взыскание, если хорошо — тебя не отпустят по УДО.«Жалко таких терять», — говорит начальник. Поэтому психолог в характеристике пишет: «Не готова к вольной жизни. Возможен рецидив». Этого достаточно, чтобы судья отказал в УДО.
Из-за антисанитарии у нас девочки через одну грибком стопы болеют. Многие его даже не лечат, медикаментов нет, да и зачем, если только выведешь, он опять появляется. Самое невыносимое — это нехватка «мыльного». Раз в месяц нам принудительно выдают «государственные гигиенические наборы»: они стоят по 300 рублей, то есть целую зарплату. Принудительно, потому что никто бы не стал его покупать: все, что туда входит, — туалетная бумага, два кусочка мыла, тюбик зубной пасты — очень маленьких размеров. Туалетной бумаги на неделю еле хватает, мыла максимум на две стирки, постираешь одну вещь, и от куска ничего не осталось. Баня раз в неделю, по два отряда, а это 120 человек, в один день. На всех 6 туалетов и три розетки. В бане, в умывальнике все стены зеленые, покрыты грибком».
Проверки боем
«Часто бывают проверяющие комиссии, — рассказывает Лариса. — В нашей колонии их прием четко налажен. Всех водят только в «специальные» отряды, в девятый и шестой. Там евроремонт, все чисто, а сами девочки научены, что говорить и как правильно на вопросы отвечать. Остальных осужденных закрывают на все время, пока комиссия ходит по колонии. Если бы они в десятый отряд зашли, то увидели бы другую картину: там тоже есть стеклопакеты, только они меньше оконного проема, и сквозь щели зимой страшно задувает, в помещении сыро, стены зеленые — плесень».
По сравнению с голодными 90-ми общий уровень благосостояния российских зон, как и прожиточный минимум в нашей стране, ощутимо поднялся. И сейчас в каждой зоне существует отмеченный печатью ремонта жилой барак, а в каждом регионе — одна, а то и две образцово-показательных колонии: чистые, опрятные, с «евроремонтом», куда фсиновские начальники с удовольствием водят правозащитников и журналистов.
Но есть и другая реальность, где ремонта не видели десятилетиями, жилые бараки от ветхости стянуты тросами — как в Кировской области, например. Получить разрешение на визит в такую колонию — задача почти невыполнимая. У зэков есть свой неофициальный «рейтинг» колоний, он не постоянен и меняется год от года. Например, колонии Владимирской области, с точки зрения бытовых условий, считаются чуть ли не идеальными, самые «печальные» — в Кировской, Красноярской и Кемеровской областях.
Прокурорский отчет
Жалобами на нечеловеческие условия содержания в российских тюрьмах завалены правозащитные организации (более 50% от общего количества, помимо жалоб на пытки и отсутствие медицинской помощи), но добиться хотя бы прокурорской проверки по каждой из них тяжело.
Если к физическим пыткам есть шанс привлечь общественное внимание и хоть как-то изменить ситуацию, то получить общественный резонанс, жалуясь на качество пищи, рабские условия труда или отсутствие элементарной гигиены, практически невозможно.
В нашей же стране считается, что это «мелочи», «не в санатории сидят», значит, пусть терпят. А быт окружает человека полный срок его отсидки, 365 дней в году, 24 часа в сутки. И «унижение бытом» является неотъемлемой частью российской системы перевоспитания осужденного.
«В половине случаев физическое насилие со стороны сотрудников колонии — следствие жалоб осужденных на условия содержания, — говорит сотрудник фонда «В защиту прав заключенных» Валентин Богдан, — человек жалуется на качество пищи, на сырость, на грязь, в ответ его начинают прессовать, сначала запугивать, потом сажать в штрафной изолятор. Зэк продолжает упорствовать — упорствуют и сотрудники. Единственная возможность протеста — вскрыть себе вены или другие способы членовредительства, особенно когда жалобы не выходят за пределы колонии».
Дмитрий Чудин уже три года сидит в ИК-1 Республики Карелия. За систематические жалобы он месяцами не выходит из ШИЗО. Сотрудники колонии, занимаясь «перевоспитанием», вливают в его сырую камеру раствор хлорки: «после этого находиться в камере невыносимо, дышать нечем, кашель и рвота не прекращаются до следующей «проверки», а потом начинается все сначала. Врачи отказываются освидетельствовать побои, а прокурор — принимать меры. Все сведения готовы подтвердить следующие лица», — пишет Дмитрий. Далее перечисляются фамилии четверых человек, в том числе и осужденного Бокова.
«Чудин характеризуется отрицательно, склонен к членовредительству. Санитарная обработка камер проводится ежедневно такими растворами, как хлоропин, тримицин, под контролем медработника. Осужденный Боков опрошен. Фактов притеснения не было», — отвечает прокурор Республики Карелия Храпченков. Вскоре выяснилось, что в состав дезинфицирующего средства «хлоропин» входит 56% активного хлора. А Бокова никто не опрашивал, его даже не было в колонии на момент проверки, о чем он письменно засвидетельствовал.
Свои жалобы Дмитрий Чудин смог отправить правозащитникам во время этапирования на суд, потому что цензура ИК-1 жалобы не пропускает. Последнее письмо получено в апреле 2013 года. После этого о судьбе Чудина ничего не известно. На все запросы прокуратура Карелии и ФСИН продолжают отвечать: «Факты нарушений не подтвердились».
Об этих и других фактах бездействия сотрудников прокуратуры никогда не упоминает генпрокурор Юрий Чайка. В своих ежегодных отчетах о нарушениях законодательства в российских исправительных учреждениях прокурор предпочитает «ругать» только ФСИН. «За 2012 год в российских тюрьмах умерло 3907 человек, прокуратура выявила более 43 тысяч нарушений, касающихся условий содержания заключенных, которые повлекли за собой не только смерти, но и эпидемии смертельно опасных заболеваний, таких как туберкулез, ВИЧ-инфекция, наркомания», — возмущался Чайка.
Общее положение дел в тюрьмах во многом отражает выпущенный несколько недель назад доклад членов Общественной наблюдательной комиссии в Челябинской области. Члены ОНК во главе с Николаем Щуром провели титаническую работу. На протяжении тридцати месяцев они по нескольку раз объезжали колонии и СИЗО Челябинской области, инспектируя условия содержания и случаи применения пыток. Надо отметить, что Челябинская область одна из самых сложных и густонаселенных на карте российских лагерей — 23 колонии и следственных изолятора. Различные нарушения были в большинстве колоний, констатируют правозащитники. Вот некоторые примеры: «ИК-5 (женская колония): запрет в ШИЗО на шампунь и крем, туалетное мыло, запрет на свидания, жалобы сотрудники не выпускают из колонии. Недостаточное медицинское обслуживание, нет горячей воды в камерах; ИК-6: систематическое вымогательство денег, рабские условия труда; ИК-9: в спальных помещениях сыро, грибок, зимней обуви нет».
Выводы правозащитников: «Общая ситуация, менталитет пенитенциарной системы и ментальность ее сотрудников остались прежними, и никто из сотрудников, производящих, по нашему мнению, глумление над людьми, не привлечен к ответственности, особенно из руководящего состава».
ФСИН снова хочет денег. 1,8 триллиона
Чудовищным положением дел в системе возмущаются не только правозащитники. Министр юстиции Александр Коновалов в январе этого года, выступая на «правительственном часе» в Госдуме, неожиданно заявил, что каждая колония сегодня — «закрытое пространство», в котором происходят «совершенно невообразимые вещи, о которых мы с вами даже не подозреваем». Странно поставлен вопрос: если «не подозревает» непосредственный начальник ФСИН (структурно ФСИН России подчиняется Министерству юстиции), трудно представить, кто же должен разбираться.
В феврале этого года в СМИ попала докладная записка, подготовленная для директора ФСИН его заместителями. Из записки следует, что ФСИН России помимо уже выделенных средств для проведения реформы необходимо еще 1,8 триллиона рублей, а на срочные первоочередные задачи вот прямо сейчас нужно более 12,5 миллиарда. Корниенко наложил резолюцию «Согласен». Однако эти средства в бюджет не заложены, поэтому «гуманизация», видимо, откладывается на неопределенный срок. Официально же реформа продолжается до 2020 года. И по бумагам — она движется.