Соседи: в Узбекистане правозащитников считают врагами народа

Правозащитница Елена Урлаева рассказала о жизни политзаключенных в Узбекистане, эксплуатации детского труда и гонениях властей на журналистов.

Правозащитная организация Human Rights Watch во всемирном докладе 2014 года обозначила ситуацию с соблюдением прав человека в Узбекистане как «вопиющую». В документе говорилось, в частности, о гонениях и запугиваниях правозащитников и гражданских активистов, о притеснении мусульман и принуждении детей к труду.
Интервью Елены Урлаевой о том, как обстоит дело с гражданскими свободами в Узбекистане.
— Как вы стали правозащитницей и почему?
— В 1996 году мой брат во время развода стал отстаивать свои права и права своих детей, и я решила ему в этом помогать. И когда процесс закрутился, из-за этого меня уволили с телевидения. Затем нас с братом осудили, а меня поместили в психиатрическую больницу.
В начале моей правозащитной деятельности меня сильно возмущала царившая в стране несправедливость. Вроде бы законы есть, но в жизни они не применяются. И мне всегда хотелось отстоять справедливость.
В 1998 году я нашла правозащитников из «Общества прав человека Узбекистана» во главе с Талибом Якубовым. В 2000 году меня оправили в Польшу на первый тренинг по правам человека, я стала изучать нормы международного права. В этом году будет 16 лет, как я занимаюсь правозащитной деятельностью.
— За этот шестнадцатилетний период сколько раз вас помещали в психиатрическую больницу? Известно, что вы проходили лечение в 2002, 2005 и 2012 годах. Были ли еще какие-то случаи?
— Меня «лечили» четыре раза: в 2001, 2002, 2005 и 2012 годах. Я была изолирована в общей сложности полтора года. Все это происходило по иску прокуратуры, через суд, который принимал решение о необходимости моей принудительной психиатрической госпитализации.
Меня забирали во время пикетов, оформляли протокол, затем мне вменялось, что я отстаиваю права человека, занимаюсь правозащитой.
В 2006 году суд постановил, я психически больная. Сейчас мне назначено пожизненное лечение и наблюдение по линии психиатрии.
Я состою на учете, каждый месяц езжу в психдиспансер, меня контролируют, принудительно дают психотропные медикаменты. И я выполняю все их требования, поскольку в противном случае меня надолго поместят в психиатрическую больницу, и это будет уже закрытый режим. И все равно ничего не докажешь, нельзя добиться оправдательного решения суда.
— Как я понимаю, практика принудительного психиатрического лечения правозащитников и журналистов не редка: та же самая история произошла с Джамшидом Каримовым (независимый журналист и племянник президента Узбекистана Ислама Каримова).
— Сейчас эту методику применяют уже не так часто. С другой стороны, правозащитников в Узбекистане стало меньше. Джамшид Каримов, конечно, побил рекорды — он находился на лечении более пяти лет, с 2005 года. Но вот в нулевые много таких людей было, например, Лариса Конакова и Лариса Вдовина. (Правозащитников) помещали в психиатрические больницы под видом того, что у нас мания и навязчивые идеи.

Джамшид Каримов.
Недавно ко мне обращалась Жания Есниязова, она только освободилась из реабилитационного центра. В 2009 году Жания, гражданка Узбекистана и казашка по национальности, столкнулась с жилищной проблемой. И когда она стала отстаивать свои права, ее поместили в психиатрическую больницу, где я тогда находилась. Она вышла в 2011 году, все это время ее держали на психотропных препаратах.
Сейчас против правозащитников и журналистов возбуждают очень много уголовных дел. Выписывают административные штрафы, арестовывают на несколько суток — с этим мы сталкиваемся почти ежедневно.
На нас часто нападают наемные хулиганы. Например, 3 июля 2013 года на правозащитной акции у прокуратуры в городе Карши на меня и других активистов напали около 20 человек, преимущественно женщины.
— В декабре 2013 года власти Узбекистана объявили о проведении масштабной амнистии, под которую должны были попасть около 90 тысяч человек. Коснулась ли она осужденных правозащитников и журналистов?
— Недавно освободили нашего правозащитника Шухрата Рустамова, на которого было возбуждено уголовное дело за подрыв конституционного строя и клевету. Вышел также Нематжон Сиддиков, который год назад был осужден за нанесение телесных повреждений сотруднику милиции (оба заключенных попали под категорию «мужчины старше 60 лет»).
Амнистия еще идет, но к политическим заключенным, журналистам и правозащитникам, к тем, к кому применялись пытки, к религиозным людям — в наших тюрьмах содержатся тысячи мусульман — она не применяется. Их чаще всего обвиняют в попытке подрыва конституционного строя, а уже в тюрьмах им нередко увеличивают срок лишения свободы за малейшие провинности.
— А допускают ли к этим заключенным правозащитников или представителей общественных организаций?
— Никогда не допускали, даже в суды. В прошлом году только «Красный крест» мог попасть в тюрьмы, но сейчас этот мандат международному комитету «Красного креста» в Узбекистане закрыт.
Недавно под давлением общественности власти допустили правозащитников в колонию на показательную встречу с политзаключенными журналистом Солижоном Абдурахмановым и Дилмуродом Саидовым. Такое происходит в первый раз.
(На прошлой неделе представители правозащитного общества Узбекистана «Эзгулик» посетили их после того, как 8 января организация обратилась в Главное управление по исполнению наказаний (ГУИН) МВД Узбекистана за разрешением на встречу).

Нематжон Сиддиков с единственным своим документом — справкой об освобождении из тюрьмы.
Нам очень тяжело заниматься правозащитой в условиях такого закрытого режима. Правозащитников в Узбекистане объявляют врагами народа и террористами. За нами установлена слежка.
23 января для того, чтобы Нематжон Сиддиков смог приехать из Ферганской долины на встречу с конгрессменами США в посольстве в Ташкенте, ему пришлось тайно пробираться через перевал. Рано утром его арестовали около моего дома, хотели увести, запрещали ехать на встречу с американцами, угрожали. Власти делают все, чтобы информация о правах человека не вышла за пределы Узбекистана.
— По вашим подсчетам, сколько в Узбекистане политзаключенных?
— Если считать и правозащитников, и лидеров оппозиции, и журналистов, то их около тридцати человек.
Но к политзаключенным в Узбекистане можно отнести и религиозных людей, которые пострадали только за свою веру — и их гораздо больше. Это мусульмане, которые соблюдают все обряды. Власти обвиняют их в ваххабизме, религиозном фанатизме, подрыве конституционного строя. Задержания такого рода проводятся спецназом, этих людей осуждают на большие сроки.
Другой пережиток прошлого, с которым работает наша организация, — это практика пыток. Этим средством сотрудники спецслужб добиваются подписания признательных показаний. В основном это пытки электрическим током, противогазы, избиение дубинками.
Многие люди обращаются к нам с такими проблемами, но еще больше тех, кто боится говорить об этом. Нематжон Сиддиков, который год отбывал наказание, тоже сообщил международному сообществу об издевательствах и избиении заключенных на «зонах».
— Можете рассказать, в каких условиях содержатся люди в СИЗО и тюрьмах?
— Как я уже говорила, Жания Есниязова была помещена в психиатрическую больницу на два года за пикетирование резиденции президента. Потом она пошла на прием к президенту, но сотрудники милиции поместили ее на два месяца в реабилитационный центр, в народе он называется «бомжатник». Там содержатся задержанные люди, у которых нет документов, или они совершили административное правонарушение.
Она рассказывала о жестоком обращении надзирателей этого реабилитационного центра. Частым явлением являются публичные избиения людей при построении в присутствии начальника этого центра и других надзирателей. Задержанные содержатся в тяжелых условиях, им дают ограниченное количество воды и очень скудную еду, которую даже едой-то сложно назвать. В камере люди спят на цементном полу, без постели, обычно на дсп-досках, им не дают ходить в туалет.
Были случаи насилия над женщинами, но об этом никто не говорит, потому что все боятся тюрьмы или просто исчезнуть.
Сиддиков сообщал о применении в тюрьмах пыток. Заключенные находятся в таком положении, в котором все рассчитано на уничтожение человека. За малейшую повинность обливают ледяной водой или помещают в холодный карцер.
Находясь в заключении, Сиддиков объявлял голодовки, требуя человеческого отношения к заключенным. Жалобы оттуда не доходят до инстанций.
И в тюрьмах, и в следственных изоляторах люди умирают. Год назад в ОВД Ташкентской области был убит молодой мужчина, его пытали в подвале отделения и так избили, что он скончался. Когда я делала запрос о причине его смерти, мне ответили, что он был очень больной человек. На самом деле его тело тайно привезли к родственникам, приказали быстро захоронить, не афишируя следы пыток — он был весь в гематомах и изуродован. И таких случаев очень много — как в тюрьмах, так и в СИЗО.
По словам Сиддикова, многие заключенные не выдерживают условий содержания в «зонах», некоторые выбрасываются из окон и намеренно калечат себя, другие режут вены. К заключенным-женщинам тоже применяется насилие — и во время ареста, и в следственных изоляторах. Некоторые из них тоже кончают жизнь самоубийством.

Учащиеся школ и колледжей на хлопковых полях.
Страдают и несовершеннолетние заключенные. У нас есть детская колония в Зангиатинском районе Ташкентской области, в основном там дети до 16 лет, их около 250 человек. Я встречалась с бывшими детьми-заключенными, и они рассказывали мне об избиениях.
На территории этой колонии находится тайный кирпичный завод, он замаскирован. В течение всего дня дети там работают в три смены на производстве кирпича — это горячие цеха; там также есть текстильный цех.
Эксплуатацию труда в колонии невозможно доказать. Мы делали заявку в международный «Красный крест», но делегатов от организации уже не допускают, а завод продолжает работать.
Еще одна проблема — эксплуатация детей на хлопковых полях, где хлопок собирают вручную. Сейчас, правда, мы одержали победу, и школьники не привлекаются к работам, но к труду до сих пор принуждают учеников колледжей, в основном молодых людей от 15 до 18 лет. По конвенции прав человека их не должны эксплуатировать.
На хлопковые поля невозможно было пробраться, свое расследование мы делали из «засады». Недавно к нам приезжали правозащитники из Южной Кореи с просьбой показать работающих на полях детей.
Когда мы приехали в район Янгибазара в Ташкентской области, нам удалось зайти в местный колледж — он был пуст в учебное время. И нам учитель по простоте душевной рассказала, что дети собирают хлопок, указала, в каком районе.
Она же показала нам пустые классы, где вместо школьных парт были постели, вещи. Они там жили во время сбора хлопка, два месяца как минимум. Дети живут в казарменном положении, их не выпускают из здания, прокуратура и милиция следят, чтобы они не сбежали.
Правозащитники из Южной Кореи все зафиксировали на скрытые камеры, потом мы подошли к полям, где были дети. И к нам тут же подъехали две машины спецслужб, нас обвинили в пребывании в запретной зоне, и сотрудники сопровождали нас до самого Ташкента.
— Когда начались подобные гонения со стороны властей?
— Эта проблема существовала уже в нулевые годы, когда я только начинала свою правозащитную деятельность. И ситуация ухудшается, правозащитников остаются единицы — все либо сидят в тюрьмах, либо уехали из страны.
Все началось во время правления нашего президента Ислама Каримова. Во времена Советского союза мы такого не знали, здесь был цветущий край Узбекистан.
Но когда произошел распад СССР и республики получили независимость, здесь стало возможно делать все, что угодно. И действующий режим дошел уже до критического состояния, у нашего народа полностью подавлена свобода и право на самовыражение, люди бегут.
В Узбекистане большое количество людей изолированы и находятся в «зонах», а их у нас более 70-ти, и каждой по 3,5-4 тысячи человек, не считая следственных изоляторов. Таким образом, обществу навязывается чувство страха, и тогда диктатору легко удержаться у власти — не будет критики, требований или обвинений в его адрес, сохранится коррупция.
Учитывая печальный опыт других режимов, наши власти боятся такого же осуждения со стороны международного сообщества, повторного введения санкций, давления Америки и Евросоюза, поэтому и происходят гонения на тех, кто освещает эту информацию.