Фотозарисовки из женской колонии: на воле их никто не ждёт

Участница панк-группы Pussy Riot Надежда Толоконникова, в сентябре объявившая голодовку в мордовской колонии, в очередной раз привлекла внимание к проблемам содержания заключенных.
Корреспондент отправился в одну из женских исправительных колоний в республике Марий Эл вместе с фотографом Татьяной Островской, которая уже несколько месяцев снимает жизнь женщин, попавших в неволю.

Поначалу осужденные неохотно фотографировались, но затем сами стали «ловить» фотографа, чтобы сделать снимок на память.
Сотрудники колонии № 7, которые помогали нам (мы работали на ее территории вполне свободно), неохотно рассказывали о некоторых подробностях жизни в неволе. Например, о том, сколько на самом деле получают за свою работу заключенные. Как удалось выяснить, конкретно в этом исправительном учреждении, — около 120 рублей в месяц. К слову, на этот момент обращала внимание в своем письме и Толоконникова, говоря, правда, о 29 рублях, если быть точным.
Шрамы Эля получила в предыдущей колонии в Кабардино-Балкарии.

Эля из Кабардино-Балкарии, всегда с макияжем и всегда вежлива. Осуждена по 228-й статье за наркотики.
В настоящее время колония готовится получить крупный заказ от Минобороны, под это дело даже закупили новое швейное оборудование, которое в скором времени установят на «промке» (так называют рабочий цех).

Те, кто не работают на «промке» по состоянию здоровья, читают книги. Сидеть на кроватях днем нельзя, поэтому читать приходится, сидя на табуретке.
Однако, рассуждать о полноценных зарплатах не приходится: люди находятся не на работе и не на отдыхе, а в заключении на полном содержании государства, причем уже не в первый раз, и за вполне серьезные преступления. Эта колония, как и все женские, общего режима: самый большой срок заключения здесь — 18 лет.

В рабочем цехе всегда играет музыка.
Условия — это то, что сразу обращает на себя внимание. Во многих оздоровительных лагерях нашей страны детский отдых, честно говоря, проходит в куда более скромной обстановке. Кормят здесь на удивление прилично: суп, второе, обязательно мясо, компот, свежий хлеб, который, кстати, поставляют из соседней колонии. Готовят узницы сами, быть может, оттого так все неплохо и получается, по-домашнему.
Некоторые осужденные особенно сближаются, живут и работают вместе, поддерживают друг друга.
Съемки начались еще в марте, и сейчас мы подошли к финалу проекта серии фотографий. Поначалу осужденные снимались крайне неохотно, да и фотограф из-за непривычной обстановки больше делала рутинные портреты, особо ни о чем не расспрашивая. Однако потом слухи о том, что можно красиво сфотографироваться и получить снимки на руки обошли все отряды, и женщины стали стараться попасть в кадр и побеседовать. Они охотно демонстрировали шрамы (у некоторых они по всему телу) и обнимались с подругами.
«На воле нас никто не ждет»
Ощущение того, что в колонии ты попадаешь в совершенно иной замкнутый мир, не оставляло ни на минуту. Не оставляет оно и самих ее обитательниц. Считается, что попав в эту систему однажды, выбраться из нее практически невозможно. Поэтому и осужденные, и работники судебной системы твердо убеждены: выхода из колонии нет. Большая часть тех, кто выходит на волю, в скором времени возвращается обратно. Некоторые совершают проступки намеренно, как здесь говорят, «даже до вокзала не дошла, а уже ведут обратно», другие на воле попадают в привычный круг общения, который в итоге вновь ведет за решетку.
Вокруг работы строится вся жизнь колонии, шьют в основном форму для себя и ждут заказ от Минобороны.
«Вот ты журналист. С кем общаешься? С журналистами, редакторами. Ты — фотограф. Общаешься с фотографами, моделями. А они преступницы. Кто их круг общения? То-то же», — объясняет на пальцах нам с Татьяной этот порочный круг одна из сотрудниц колонии.
Света уже переведена в другое учреждение — спецколонию, куда направляют женщин, страдающих алкоголизмом.
Сами заключенные зачастую просто привыкают к такой жизни. Здесь есть крыша над головой, безопасность, одежда и еда, порядок — все то, чего у многих из них попросту нет на воле. Отсутствует в нашей стране и пресловутая государственная система адаптации. Заключенные уверены, что на воле их никто не возьмет на работу, им не найдется места в вольной жизни, а в колонии они могут трудиться, свободно общаться, иметь определенный социальный статус. Некоторые не теряют времени даром — в обязательном порядке здесь преподают среднее и средне-специальное образование, а также, по желанию высшее — дистанционно. Такая возможность сегодня тоже есть.

Прачечную осужденные тоже украсили своими руками.
Игра в УДО
Есть одна интересная особенность этой совершенно своеобразной действительности: игра в освобождение. На волю как бы никто не хочет, но заявления на условно-досрочное освобождение подают постоянно. 90% таких прошений отклоняются, но заключенные снова пишут заявления и снова ждут. При этом они всерьез говорят, что такого-то числа выйдут на свободу, готовятся, обсуждают, потом получают отказ, расстраиваются, но не жалеют, и снова собираются на волю, зная, что никто их никуда не отпустит. Такая вот игра.

Большая часть прошений об УДО отклоняется, но женщины подают на него снова и снова, веря в выход на волю раньше срока.
Сотрудники исправительной системы относятся к этому снисходительно и тоже знают наверняка — осужденные никуда не денутся, а если денутся, то вернутся.
Рабочий день в колонии строго нормирован, но кого-то клонит в сон и за работой.
Но и у этой истории бывает счастливый конец. Одна из заключенных попала в объектив съемочной группы телеканала, который приезжал в колонию. Затем ее заметили редакторы программы на «Первом канале» и позвали на эфир. Там женщина приглянулась кому-то из продюсеров, и ей предложили сыграть роль заключенной, но в сериале. Больше в колонию она не возвращается, честно работает и содержит троих детей, переехала в другой регион.
В колонии почти все жуют жвачку.
Для тех, кто остается здесь надолго, тоже есть отдушина — храм в честь Великомученицы Анастасии Узорешительницы. Сюда по воскресеньям приезжает батюшка и исповедует осужденных. На вопрос о том, почему же исповедь есть, а результата нет, он ответил просто: «У каждого свой барьер. Вот кто-то может украсть или убить, а кто-то нет. И ничего тут не попишешь».