Последняя надежда в синем мундире

Что делает человек, попавший в безвыходную ситуацию. Например, в буквальном смысле слова: оказавшись в тюрьме — хоть в результате оговора, хоть будучи жертвой экономических войн — ну то есть, как он считает, безвинно?

Сначала пытается доказать следствию, что он ни при чем. Но следователь имеет обыкновение смеяться в ответ, поскольку его задача абсолютно иная. Да и суд, как правило, не только слеп, но и глух. Тогда сидящий в камере на сорок человек некогда успешный бизнесмен с семьей и детьми, дачей и машиной (а хотя бы и без них, и не бизнесмен) вспоминает о прокуратуре, чья функция — надзирать за исполнением закона. И он приступает к написанию жалоб: сообщает о следственном произволе, о незаконном аресте, о том, что, например, тяжело болен, но лишен медицинского наблюдения, или, напротив, был здоров, а теперь стал смертельно больным. Письма уходят. Идут долго. В итоге доходят. А в ответ известно что — тишина.
Лишь в суде, на очередном продлении сроков содержания под стражей, встанет из-за стола эффектная дама на шпильках, чтобы повторить до опечатки все аргументы следствия.
А жалобы как же? Просто загромоздили стол прокурора, сформировав пыльный Монблан из покореженных человеческих судеб. Их никто не читал — времени не хватило.
Так было в деле Магнитского, так было в «болотном деле», делах Алексаняна и Бахминой, Трифоновой, Макарова, Фарбера, Топехина и в тысячах других дел, о которых мы никогда не узнаем, или узнаем, когда кто-то умрет.
Кто эти люди в синих мундирах, к которым попадают письма отчаяния, написанные в камере при свете пыльной лампочки? Чем живут, о чем думают, как проводят свои проверки…
Об их жизнедеятельности очень доходчиво рассказала «Новой» уволенная из Управления по надзору за расследованием особо важных дел Генпрокуратуры Галина Тарасова. Она как раз из тех — надзирающих за следствием. А уволили ее, напомню, после того, как прокурор Тарасова написала серию рапортов о нарушении закона своими коллегами и ее руководством и о безалаберном их отношении к работе.
Недавно мы с ней созвонились — был повод. Ее бывший самый главный начальник, генпрокурор Юрий Чайка, выступая на парламентском часе в Госдуме, сообщил депутатам милую новость: оказывается, уголовное дело о крышевании подмосковными прокурорами игорного бизнеса «было раздуто искусственно и безосновательно», а у следствия «не было объективных доказательств получения взяток прокурорами». И при этом следствие допустило «грубейшие нарушения», в деле есть «противоречия» и «нестыковки», без устранения которых ничто не может быть отправлено в суд. «Поэтому пора заканчивать дело подмосковных казино», — подвел черту генпрокурор. Таким образом, надзирающие прокуроры исполнили свой долг — грудью встали на защиту буквы и духа вверенного им закона: прочли десятки томов, во всем разобрались, заняли активную позицию в суде, ссорились со следствием и выпустили-таки людей из-под стражи.
И лишь напоследок, видимо, для приличия, Чайка посетовал: в нашей стране вообще-то очень много людей незаконно привлекается к уголовной ответственности. Да ну? Даже жалко стало генпрокурора — так он был опечален.
ГДЕ ДЕЛО? ПОТЕРЯЛИ ГДЕ-ТО
«В следственных изоляторах я содержался 109 суток. В судебных заседаниях о продлении мне срока содержания под стражей участвовала прокурор Лосева. Совершенно не вникала в дело», — рассказывает мне бывший начальник Санкт-Петербургской таможни, профессор Иван Мушкет, которого обвиняли в превышении должностных полномочий и получении взятки. А чтобы не быть, как он выражается, голословным, Мушкет прислал мне выдержки из протокола судебного заседания Василеостровского районного суда Петербурга.
25 октября 2007 года
Прокурор Лосева И.Н. зачитывает постановление о возбуждении перед судом ходатайства о продлении срока содержания под стражей обвиняемому Мушкету И.И.: .…. Считаю ходатайство законным, обоснованным и мотивированным. Прошу удовлетворить. .….
Председательствующий: Прокурор Лосева И.Н., в ходатайстве о продлении срока содержания под стражей перечислены следующие основания: обвиняемый может угрожать свидетелям, потерпевшим и иным участникам уголовного дела, либо иным путем оказать воздействие на них с целью воспрепятствования истины по делу, Мушкет И.И. может продолжить заниматься преступной деятельностью, примет меры к созданию ложных доказательств своей невиновности, что он может скрыться от следствия, в том числе и за пределами РФ. Какие документы, сведения и доказательства подтверждают эти доводы следствия (здесь и далее выделено мной. — В.Ч.)?
Прокурор Лосева И.Н.: Я не могу указать на конкретные материалы уголовного дела, но должность руководителя позволяет ему влиять на свидетелей. .….
Председательствующий: В уголовном деле есть какие-либо заявления от свидетелей, о высказываемых в их адрес угрозах со стороны Мушкета И.И. .….? Есть ли какие-либо сведения, в том числе рапорты оперативных сотрудников об имеющейся у них информации, что Мушкет И.И. высказывает угрозы в адрес свидетелей по настоящему делу .….? Можете ли вы предоставить такие документы .….?
Прокурор Лосева И.Н.: Я не могу сказать, я не со всеми материалами уголовного дела знакомилась, думаю, что такие документы есть. .….
Председательствующий: .…. в судебном заседании присутствует старший следователь следственной группы Главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ Юрьева Н.С. Следователь Юрьева Н.С., поясните, в ходатайстве о продлении срока содержания под стражей обвиняемого Мушкета И.И. указано, что обвиняемый может угрожать свидетелям .…., может продолжить заниматься преступной деятельностью .….. Какие доказательства подтверждают эти основания?
Следователь Юрьева Н.С.: Я могу сказать, со слов оперативных сотрудников, что когда Мушкета И.И. знакомили с материалами уголовного дела, то он высказывал фразы: «Все равно встретимся» и т.п. .…., но лично я не присутствовала при этом.
Председательствующий: Известно ли вам, писали ли свидетели заявления о том, что им угрожает Мушкет И.И. .….?
Следователь Юрьева Н.С.: Мне не известно ничего о таких заявлениях. Но Мушкет И.И. может угрожать им.
В тот день суд Мушкета освободил. Впоследствии его оправдали, возместив из российской казны полученный вред за незаконное уголовное преследование — 1,6 миллиона рублей. Но ни следователь, первоначально расследовавший это дело — Магомедрасул Магомедрасулов (ставший заместителем начальника Управления по надзору за расследованием особо важных дел), ни следователь Юрьева, ни надзиравший за делом прокурор Лосева никакой ответственности в итоге не понесли.
Вспоминает Галина Тарасова:
«Магомедрасулов проявлял заинтересованность по делу Мушкета, хотя это было вне его компетенции, в его обязанности входил надзор за ФСКН. Лосева же после освобождения судом Мушкета из-под стражи решила, как говорят на прокурорском сленге, «соскочить с надзора». В самый последний момент дело переписали мне, причем когда я была в отпуске, и обвинительное заключение пять дней просто лежало в канцелярии. У меня сразу возникли претензии по делу. Я обратилась к Лосевой: где документы надзорного производства? «У меня ничего нет», — отвечала она.
В итоге я изучила обвинительное заключение и всего два присланных следствием последних тома и пришла к выводу: дело нужно возвращать следствию. С этим согласилось и руководство отдела, и руководство управления. Однако Магомедрасулов забрал материалы у руководства и повез их лично к зам генпрокурора Гриню. Непонятно, почему у зам генпрокурора не возникло вопроса: с какой стати к нему приехал докладывать не надзирающий прокурор, а руководитель из другого отдела, тем более ранее это дело расследовавший?
Прошел год, и соседка Лосевой по кабинету — Бисерова — пришла и швырнула мне на стол пачку разрозненных бумаг по делу Мушкета, сказав: «Убиралась в шкафах — и вот, нашла». Но дело-то уже давно было в суде. То есть получается, что Лосева банально лгала? К тому же из материалов оказались изъяты резолюции руководства о поручении дела в надзор Лосевой. Нелепость состояла в том, что этого все равно скрыть бы не удалось: была масса других документов, доказывающих — надзор осуществляла она. Из тех же протоколов судебных заседаний видно, кто поддерживал незаконное ходатайство о продлении Мушкету срока содержания под стражей, которое не было удовлетворено судом».
— Это зловредность или заинтересованность в деле? — спрашивала я Тарасову.
— Я не знаю… — отвечала она. — Но действия Магомедрасулова и Лосевой по делу Мушкета как минимум подлежат проверке на наличие состава преступления — привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности.
То, о чем писала Тарасова в рапортах, журналистскому глазу, привыкшему к феерическим разоблачениям, может показаться мелочью. Но стоит сделать глубокий вдох, вчитаться и вдуматься.
КТО В ТЮРЬМЕ, А У КОГО ШОПИНГ
О чем писала Тарасова? О том, как прокуроры регулярно не появлялись на работе, а вместо этого плавали в бассейнах, посещали поликлиники (неявка на службу им оплачивалась как рабочее время), перекладывая работу с жалобами осужденных граждан на других коллег, которые и без того были завалены бумагами. О том, как не читали дела, не рассматривали поступившие к ним документы, но исправно получали премии и повышения по службе. Тарасова очень хотела проинформировать генпрокурора Чайку, обрушившегося на следствие по делу о подмосковных казино, — вдруг он не знает, что его работники тоже регулярно привлекают невиновных к уголовной ответственности.
Факты? Они есть: например, копии журнала учета рабочего времени управления по надзору за расследованием особо важных дел Генпрокуратуры. По нему легко проследить, чем занимаются люди, пока на их столах копятся жалобы подследственных и неизученные уголовные дела. Или, например, можно запросить через суд сведения о местах телефонных соединений прокуроров. Как указано в рапортах Тарасовой, которые она подавала руководству со ссылкой на журнал учета рабочего времени, в числе регулярно отсутствующих — та же прокурор Лосева, а также Бондарева, Бисерова, Туркова, Есина, Жукова, Радченко (о надзорных делах некоторых из них — чуть ниже). Уходят в магазины, уезжают на дачи, в другие города или — вообще из страны, и никаких документов: больничных, заявлений на отпуск…
«По большей части это были банальные прогулы, — рассказывает Тарасова. — Кто-то вообще неделями не появлялся на работе без записей в журналах, похищая за этот период сумму бюджетных денег, равную полугодовой зарплате или пенсии, выплачиваемой человеку где-нибудь на периферии. В 2010 году сами начальники отделов Давид Куталия (в настоящее время не работает)[1] и Магомедрасул Магомедрасулов несколько дней отсутствовали одновременно на работе без оправдательных документов. Позднее в одном из материалов Следственного комитета по рейдерским захватам всплыло объяснение фигуранта дела, из которого следовало, что оба якобы были в Абхазии и встречались там с кем-то из представителей криминальных структур. Никаких проверок по указанным фактам, конечно, не проводилось».
Вообще-то я не против бассейна, заграничной поездки, похода по магазинам, йоги или платной стоматологии — и было бы странно отказывать в этих маленьких радостях прокурорам, только, конечно, если в то же самое время в камере СИЗО не сидит человек, месяцами ожидая ответа на свои жалобы от любителей фитнеса, барбекю и здорового образа красивой жизни.
Вот, например, Алексей Серенко. Надзирающим прокурором по резонансному делу об убийстве в Ростовской области спецназовца и его семьи была Адиля Бисерова (см. выше). Это сейчас выяснилось (и «Новая газета» многое сделала для этого), что арестовали невиновного, который потом рассказывал, как ему хотелось повеситься от пыток. Но так бы и не освободили его из тюрьмы, если бы по чистой случайности не задержали банду, на счету которой с десяток убийств. А прокурор Бисерова нарушений в деле не замечала, безвинно обвиняемый два года сидел в СИЗО, хотя даже мама погибшего офицера говорила: в тюрьме не тот. После подобного конфуза госпожа Бисерова перешла в другое подразделение Генпрокуратуры на должность с более высоким окладом.
Или — генерал ФСКН Бульбов… Нет, сначала я должна сделать ремарку, потому что читатель может и возмутиться: что это вы все про генералов и крупных начальников? Отвечу: это то, что стало известно, поскольку управление, в котором работала Тарасова, занимается делами «особой важности». То есть — слишком громкими или касающимися «своих». Что происходит с не «своими», с не «громкими» или даже совсем тихими делами, вы можете догадаться сами, определив емким словом, которое ныне запрещено к публичному употреблению.
Потому — только о том, что знаю. Дело генерала Бульбова — следствие на предмет якобы незаконного прослушивания телефонных переговоров. Вспоминает Галина Тарасова: «Прокурор Ирина Туркова буквально играла в пинг-понг с жалобами по этому делу, то переписывая их на коллег, то направляя в СК. Когда скопилось несколько десятков жалоб, как я могу предполагать, по ее договоренности с начальником отдела Куталия, всё переписали другому прокурору. Тот возмутился — бумажная гора вернулась назад к Турковой. Тогда она пошла к начальнику управления по надзору за расследованием особо важных дел Игорю Мясникову (сейчас — помощник по особым поручениям генпрокурора), который вновь все скинул на возмутившегося прокурора. Опять скандал, опять жалобы вернули Турковой, которая просто-напросто всю эту пачку переслала в Следственный комитет РФ. Читала ли она их? Сомневаюсь. А ведь вся эта чехарда занимала месяцы, и судьба человека все это время пылилась в канцеляриях, ее швыряли туда-сюда, никого не интересовали сроки рассмотрения жалоб и их существо. А люди продолжали сидеть». Туркова, как опять же указывала Тарасова в своих рапортах руководству, была очень занята шопингами, не появляясь на работе по нескольку дней. При этом Мясников исправно подписывал ей в табеле рабочего времени восьмичасовые рабочие дни.
ОСУЖДЕН В ОТСУТСТВИЕ УГОЛОВНОГО ДЕЛА
Еще одному человеку, за чьим делом надзирала прокурор Туркова, повезло куда меньше. Если генерала Бульбова по прошествии двух лет из-под стражи все-таки освободили, приговорили к 3 годам условно по обвинению в мошенничестве и превышении служебных полномочий (правда, дело, с которого все начиналось — о прослушивании телефонных переговоров, — тихо скончалось), то бывшего начальника Главного следственного управления Следственного комитета Дмитрия Довгия отправили на 9 лет в лагерь. (Мы много писали об этом, и вряд ли стоит подробно возвращаться к сляпанному на скорую руку делу о «взятке», в котором не было ни задержания с поличным, ни самих денег — их будто бы выкинули из машины в коробке из-под вина рядом с проходной СК, а кто подобрал, не известно.)
Надзирающий прокурор Туркова не особо смущалась, когда требовала ареста подозреваемого Довгия еще до возбуждения самого уголовного дела. Поясню: дело было возбуждено только в отношении второго фигуранта — Андрея Сагуры («пособничество в получении взятки должностным лицом»), по которому Довгий проходил всего лишь свидетелем. Но в итоге Довгий стал первым в истории арестованным и осужденным, в отношении которого не возбуждалось уголовное дело вообще.
Вспоминает сам Дмитрий Довгий: «Прокурор Туркова в суде сообщила, что нет никаких законных оснований для отказа в удовлетворении ходатайства следователя о моем аресте. Было видно, что в дело она не вникала. Но ведь Басманному суду и следователю Никандрову было понятно, что дело возбуждено только в отношении Сагуры и в суд были представлены только выделенные из этого дела материалы проверки в отношении меня. Само дело в отношении меня не возбуждали. Но Басманный суд на это не обратил внимания. Мосгорсуд и Верховный суд — тоже. В итоге арестовали меня при невозбужденном деле, обвинение предъявили при невозбужденном деле и осудили при невозбужденном деле. Эта коллизия описана мною в жалобе в Европейский суд».
Почему прокурор Туркова не вникала в существо дела? Это могла бы объяснить генпрокурору Галина Тарасова, если бы читали ее рапорты, в которых сообщалось, чем занималась Туркова вместо службы. Еще бы Тарасова могла рассказать о том, как с подачи прокурора Тимура Борисова, которому доверили исполнять обязанности начальника отдела, с 2012 года в Управлении по особо важным делам и вовсе прекратилось применение ст. 124 УПК, предусматривающей вынесение постановлений по жалобам обвиняемых. Борисов, по словам Тарасовой, со ссылкой на якобы заместителя генпрокурора Гриня, заявил подчиненным: «Постановления не оформлять. Руководство их подписывать не будет». А раз оформлять не надо, зачем читать?
КТО СОРВАЛ ДЖЕКПОТ
Еще Тарасова могла бы показать Юрию Чайке, который так хочет разобраться в практике незаконного осуждения, ответы, которые она получала из Генпрокуратуры и в СК РФ на свои рапорты о преступлениях и служебных нарушениях (кстати, их, может быть, тоже никто не читал). Смысл отписок: оснований для проверок нет. Все изложенные опытным юристом факты никому не интересны. Так же как и люди в СИЗО. Нет, конечно, попадаются и редкие исключения.
Я все о том же — генпрокуратуру можно поздравить с победой: их коллеги из Подмосковья ныне вне подозрений, а дело о казино превратилось в «висяк». Торжеству законности помогли и действующие надзирающие прокуроры: Мясников и Магомедрасулов.
Кстати, полицейских, обвинявшихся в крышевании казино — Фарита Темиргалиева и его заместителя Михаила Куликова, — арестовывали тоже без возбуждения дела. Правда, в этом случае прокуратура была на их стороне: сам Виктор Гринь писал надзорное представление в Верховный суд, и ВС решения нижестоящих судов об аресте отменил, в том числе и потому, что еще не было возбуждено уголовное дело.
«Представление Гриня по этим полицейским поддерживал прокурор Митюшов. Он же выступал и при повторном кассационном рассмотрении моей жалобы в ВС, категорически возражая против моего ходатайства об исследовании в суде документов, свидетельствующих о том, что в отношении меня дело не возбуждали, — отмечает Довгий. — Митюшов заявил, что достаточно и того, что дело возбуждено в отношении Сагуры. Причем та же самая коллегия судей ВС во главе с Пелевиным, которая удовлетворила представление Гриня в отношении полицейских, отклонила все доводы моей жалобы».
Вот такой у одного и того же прокурора и судьи в голове когнитивный диссонанс: дело Довгия — одна практика, и дело Темиргалиева с Куликовым — прямо противоположная, хоть и общие основания.
Конечно, особо пытливые умы задаются вопросом: проверяло ли следствие версию о возможном, скажем так, знакомстве обвиняемых полицейских, прокуроров и их адвокатов с прокурорами надзирающими? Хотелось бы в этой связи уточнить: был ли кто-то из надзиравших прокуроров приглашен в 2009 году на 50-летний юбилей в Крокус Сити Холл основного фигуранта «игорного дела» — бывшего заместителя прокурора Московской области Александра Игнатенко[2]; консультировал ли кто-то из них обвиняемых и их адвокатов; не был ли Игнатенко предупрежден о целесообразности отъезда в Польшу и не был ли вывезен на личном или служебном автотранспорте сотрудников Генпрокуратуры?
Но к этим вопросам мы еще вернемся… Текст не о том.
…Вот сижу я, прокурор, в синем мундире с короткой юбкой, на погонах крупные звезды, листаю модный журнал. Хочется на Гоа, а еще — новый бутик открылся, и надо в спа. Только эти неудачники, загремевшие в СИЗО, мешают мне жить своим маленьким уютным счастьем. Да, конечно, я должна читать эти жалобы и коряво написанные материалы уголовных дел. Но ведь можно же не сегодня, правда, тем более их все равно посадят? А сегодня запихну все бумаги в шкаф, пораньше уйду с работы, пойду в бассейн, или — просто посплю. Не забыть о маникюре к суду, на котором я как всегда повторю хорошо отрепетированную фразу: прошу продлить господину N. срок содержания под стражей, так как преступления, в которых он обвиняется, представляют особую опасность для общества, он может угрожать свидетелям и даже скрыться. Кто такой этот N., черт его, правда, знает. Жалоб от него, конечно, скопилось… Но пусть пока полежат, после Гоа отвечу так: «Информирую Вас, господин N., что сведения, изложенные Вами, в ходе проверки не подтвердились».
Это — такая новая формация надзирающих прокуроров: они не карьеристы, не душители свобод, не сатрапы и не палачи, они — просто обыватели, ходят по магазинам, любят, разводятся, делают ремонт, переживают из-за сломанного ногтя и сумки не в тон. Они ведь никакие не гады, просто люди — такие, какие уж есть.
Магнитский, говорите, умер в СИЗО? Ну а прокуроры-то тут при чем, они же ему отвечали многократно: «Ваши доводы не подтвердились». А могли, как выясняется, и вообще не отвечать.