Под покровом "Матросской тишины": эксперименты тюремных врачей

«Забудьте все, что вы знали о врачах, если встретите когда-нибудь доктора Мадояна. Забудьте о таких словах, как «лекарство», «спасение», и помните о других — «боль» и «смерть». Он не обратит внимания на ваши слезы, останется глух к мольбам», — это произнесла мать девушки, которая была на грани жизни и смерти.

Но чего только не скажешь, когда на твоих глазах угасает единственная дочь? А потом я услышала нечто подобное еще от одного, и еще, и еще…
Самсон Мадоян — главный тюремный доктор Москвы. За все время только один пациент сказал мне, что Мадоян хорошо лечит. Это был генерал Колесников, выбросившийся вскоре из окна.
Чем снискал такую славу человек, давший клятву Гиппократа? Вот об этом, а также о медицинских «экспериментах», которые ставят медики за решеткой над заключенными, я вам и расскажу.
Эпизод первый: Эля
Врач всегда должен быть на стороне пациента. Иначе что он за врач? И если есть хоть малейшая возможность спасти человека, разве доктор этому воспрепятствует? Так думала я, пока не познакомилась с Мадояном (главным врачом «Матросской Тишины» — больницы, куда свозят заключенных из всех московских СИЗО) и его пациенткой Эльвирой Караевой.
Она сидела на нарах, такая тихая, добрая, светлая, с такими чудовищно опухшими синими руками.
— Это они от сердца опухают, — объяснила тогда Эля. — Дышать трудно и двигаться не могу совсем.
У женщины инфекционный эндокардит с поражением трикуспидального клапана. Диагноз ей поставили в Научном центре сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева, назначили дату операции. Бесплатно, без блата, срочно. Потому что «или-или». Но волей судьбы Караева попала не на операционный стол, а за решетку (ст. 228 УК — «Хранение и сбыт наркотиков»). То, что судья не счел нужным дать ей возможность вылечиться на воле, а потом уже отправлять в СИЗО, это вопрос отдельный. Но вот Караева в «Матросской Тишине». И ее сразу полюбила вся больница, все заключенные-пациенты постоянно волновались за нее: «Ну как она сегодня? Держится?». А уж как за Эльвиру боролись члены ОНК Москвы! И освобождение казалось так близко — мы все верили, что болезнь Караевой подпадает под правительственный перечень недугов, с которыми нельзя находиться в СИЗО. Вот ведь так черным по белому: «инфекционный эндокардит затяжного течения». Перечень есть, болезнь есть. И надо было всего-навсего заключение от тюремных врачей, читай от Мадояна.
Он решил его не давать. И точка.
Основания? Медкомиссия во главе с Мадояном считает, что эндокардит не затяжной. С чего это Мадоян взял? Более того, самой комиссии вроде как не было.
— Членов комиссии я не видела, они меня тоже, — рассказывает Эльвира (все это есть в ее жалобах ОНК и уполномоченному по правам человека). — У меня даже анализы не брали, просто переписали те, которые были взяты еще в вольной больнице. За все время пребывания в «Матросской Тишине» только один раз сделали УЗИ и прописали таблетки от отеков. Больше никакого лечения…
Помню, случайно встретила Мадояна в коридоре «Матроски». Спросила про Караеву.
— Я не буду с вами разговаривать. Вы не медик, — отрезал Самсон Валерьевич и быстрым шагом удалился.
Я решил проконсультироваться у кардиологов, которые работают в ВОЗ. И вот они мне ответили, что термин «эндокардит затяжного течения» сам по себе не совсем корректен. Что в мировой практике такой не используется и что в России нет четких критериев, какой эндокардит считать затяжным, а какой — нет. С чего тогда в тюремной больнице взяли, что болезнь Эли «не затяжная»? Диагноз ей поставлен был еще два года назад… В чем дело, доктор Мадоян?! Вы питаете личную неприязнь к Караевой? А может, это не у Караевой, а у докторов с сердцем?
Не дает мне ответа Мадоян… Родным Эльвиры он сказал, что не обязан общаться с журналистами. Но позвольте, в СИЗО я был как член ОНК. Какая разница, кто я на воле — учитель, репортер, ювелир?
Эпизод второй: Марина
— Марина, милая, от руки придется отказаться… Но вы ведь молодая, красивая, должны жить, а мы соберем вам деньги на лучший протез, — это, наверное, самое ужасное, что я когда-нибудь говорил. Но выхода не было. Если мы (в тот день я был в СИЗО с правозащитницей Аней Каретниковой) не уговорим девушку на ампутацию, начнется гангрена — и она может умереть.
Марину за решетку посадили уже с гниющей рукой (и снова статья 228 УК, то есть наркотики). Девушка — бывшая наркоманка, причем в последнее время колола всякую синтетическую дрянь, от которой и начался необратимый процесс поражения кости. Можно хоть тысячи раз говорить, что она сама во всем виновата. Какой смысл? Да и верно ли судить другого, не побывав в его шкуре? Из рассказа плачущей Марины понимаю, что рука нестерпимо болеть начала больше года назад — и как раз чтобы заглушить эту боль, она продолжала принимать наркотики. Уколется — и вообще не чувствует руку… Задержали Марину за их хранение. Отправили в тюремную больницу. А там сделали снимок и предложили девушке ампутацию. Она отказалась.
— Понимаете, ей доктор тюремный сказал, что руку спасти можно, — плачет мама Марины. — И она в это поверила.
Кто именно это был — неизвестно. Тюремные врачи ведь еще имеют особенность не представляться своим пациентам. Вроде как в целях безопасности… Хотя мне этого не понять — ведь даже на войне настоящий врач свое имя не скрывает и медицинскую помощь оказывает всем без разбора.
— Я спросила: «можно спасти руку?», он сказал: «можно, только зачем она тебе?», намекая на то, что я наркоманка, — вспоминает девушка. А потом, когда целая медкомиссия сделала заключение, что требуется срочная ампутация, Марина не поверила. В больнице «Матроски» церемониться с ней не стали — не хочешь ампутацию, выписываем! И девушку перевели в СИЗО 6, где мы ее и нашли, мучающуюся от боли. Мать Марины просила об одном — чтоб ее осмотрел независимый гражданский медик, которому она доверяет. Начальник женского СИЗО пошла нам навстречу и разрешила его пустить в камеру.
— Вот на снимках видно, что спасать уже нечего. Кость изъедена полностью, процесс поднимается выше. И если не ампутировать сейчас по локоть, то потом уже надо будет по плечо, а то и вообще можно опоздать… — врач долго объясняет, показывает снимки Марине. Она плачет навзрыд. Мы уговариваем ее. И я чувствую, что мы все выполняем работу не свою, а тюремных медиков. Разве не они должны были все объяснить девушке? Разве не они должны были развеять все ее сомнения? А теперь все наши слова словно пустой звук. Потому что она верит не нам, а тому, что когда-то сказал ей доктор тюремной больницы…

Эпизод третий: Юрий
Человек сидит на нарах с перевязанной шеей. Повязка насквозь пропитана кровью, потому что ее давно не меняли. На шее опухоль размером с крупное яблоко.
— Они мне тут рак вырезали, — заявляет нам шепотом 59-летний Юрий Червяков.
— Как так? Это не онкологическая больница, такие операции только там проводят, — поражаемся услышанному мы.
— Я тоже удивился. Тем более что гражданский доктор сказал, что отрезать ничего нельзя. А здесь взяли и отрезали.
— Вы письменное разрешение давали?
— Нет, не давал. Тюремный доктор сказал: «Это никакой не рак. Надо резать, а то лопнет».
— И как прошла операция?
— Под новокаином, как по-живому резали. Видимо, мало было обезболивающего… И шишка вон опять выросла, только больше стала. Все хуже стало. Есть теперь вообще не могу. Говорю с трудом. Доктор Мадоян мне обещал: «Я найду очаг заболевания».
— Нашел?
— Видимо, нет. Говорят вот, еще одну операцию надо сделать. Я не дам больше резать.

тобы вы поняли весь ужас ситуации, поясню. Этому заключенному диагноз «плоскоклеточный рак с ороговением, метастаз в лимфоузел» поставили еще на стадии следствия. После того как суд приговорил Червякова к 3,5 года тюрьмы (в феврале 2014-го), его отправили в больницу «Матросской Тишины» именно для «актировки». Ну чтобы медкомиссия признала, что его болезнь входит в перечень заболеваний, препятствующих отбыванию наказания. Вместо этого через несколько дней ему почему-то в стенах «Матроски» сделали операцию, не проконсультировавшись даже с онкологом.
Я не знаю, как такое вообще возможно. Эксперимент? Или так в тюремной больнице тренируются на безнадежных больных? По документам операция, которая была произведена Юрию, называлась пункцией, и ему был по ее результатам выставлен диагноз «аденофлегмоны и нагноившиеся гематомы шеи»…
В онкологический диспансер Червякова из тюремной больницы вывезли только через месяц, когда стало ясно, что шишка на шее растет и растет, а сам он чахнет на глазах. Там поставили диагноз, звучащий как приговор: «Метастазы в лимфоузлы шеи с обеих сторон невыявленного первичного очага, состояние после вскрытия опухоли. Метастазы неоперабельные. Нуждается в паллиативном химиолучевом лечении». Обратите внимание на «состояние после вскрытия опухоли». Увы, в диспансере оценку действиям тюремных врачей не дали. Неэтично ведь.
В общем, после этого медкомиссия во главе с Мадояном все-таки вынесла заключение, что его болезнь подпадает под перечень. И его отпустили на волю, по сути, умирать. Не знаю, жив ли он сейчас. Но знаю точно — если бы Мадоян не искал очаг, если бы Червякову не вырезали «шишку», на воле он мог оказаться гораздо раньше. А в его случае каждый день на свободе — бесценен. И еще знаю, как мучился от боли Червяков в тюремной больнице. Все, что ему давали — баралгин, который не помогал. Слышал ли его стенания по ночам доктор Мадоян? Вряд ли.
Эпизод четвертый: Сергей
Если у вас диабет, то инсулин для вас как воздух. Это понятно даже людям без медицинского образования. Наш следующий герой Сергей инсулин в «Матроске» сначала получал, а потом перестал без каких-либо на то видимых оснований.
— Мы просили лично Мадояна разобраться, инсулин выдать, — говорит член ОНК Аня Каретникова. — А дальше случились странные вещи. Во-первых, маме Сергея кто-то позвонил и сообщил, что она должна приобрести инсулин в аптеке и передать его в СИЗО для сына. Сергей нам пояснил, что никого не просил звонить родственникам с просьбой передать ему инсулин. Во-вторых, после всех наших жалоб Сергея поместили в одну из самых худших камер инфекционного отделения больницы. Там был жуткий холод. И вообще условия в этой камере сложно признать пригодными для содержания больных лиц, содержащихся под стражей. И вот в обмен на возвращение в свою камеру Сергей… отказался от полагающегося ему бесплатного инсулина!
Можно долго рассказывать, что бывает с диабетиками, которым долго не дают инсулин. Не случайно этот препарат полагается в обязательном порядке и бесплатно всем. Вы слышите это, доктор Мадоян?
Конечно, Сергей не единственный, кому не повезло. Вот, к примеру, у Виталия Панченко (у него СПИД 4-В) взяли и… изъяли показанные ему препараты антиретровирусной терапии. Курс лечения прерван, а сам Виталий едва на ладан дышит. Его еще все время переводят из камеры в камеру. Мужчина говорит, что это все — месть за неоднократные жалобы в ОНК на медицинских работников. Просил Виталий его «актировать», но вопрос о его освидетельствовании даже рассматривать не стали. По последним данным, убыл Виталий на этап в Мордовию в очень плохом состоянии. Добрался ли живым? Надеюсь…
Десятки заключенных рассказывали нам, что стоит им только на что-то пожаловаться — и их переставали лечить, не давали обезболивающие, выписывали из тюремной больницы.
Эпизод пятый: Кирилл
Кирилл — инвалид 3-й группы. Мужчина передвигается с трудом, с дикой болью — перебит берцовый нерв. Но все, что он просит, — трость для опоры при ходьбе. Для того чтобы получить трость (или разрешение на получение трости от родственников), необходимо заключение хирурга. Члены ОНК столько раз просили о том, чтобы хирург пришел и дал эту несчастную бумажку. Тот пришел… внимание! — через 4 месяца. И — снова внимание! — сообщил Кириллу, что не может дать ему разрешение на получение трости, так как заболеванием должен заниматься не хирург, а невролог. Прошло еще два месяца… За это время можно было достать, наверное, даже волшебную палочку, но обыкновенной, деревянной, у Кирилла так и не было.
Мужчина полгода практически не выходил на прогулки, положенные по закону всем заключенным. Мечтал просто о глотке свежего воздуха, как другие мечтают о свободе. Врачи, за что вы так с ним? За что вы так с Романом П., который терял зрение и ровно 9 месяцев писал вам и писал, что ему срочно нужен офтальмолог?
Хромых и безногих, слепнущих и слепых в «Матроске» вообще много, и каждый чего-то просит. Одному нужен рентген, второму операция, третьему — таблетка. Ужас! Одни проблемы от этих хворых. Вот, к примеру, Александр (страдает артрозом, артритом, хроническим бурситом, разрушением хрящевой ткани и т.д.). Ему, кричащему от боли, в «Матроске» давали только обезболивающую мазь. Александр писал и писал Мадояну с просьбой, чтобы его хотя бы хирург осмотрел, а то ведь ему становится все хуже и хуже. Ответ был примерно таким — мнение врачей о необходимости проведения операций и консультаций всегда оценочно и субъективно. Перевожу на язык обывателя — шиш с маслом тебе, а не консультации. В общем, выписали Александра из больницы.
Эпизод шестой: Левон
Левон Айрапетян (подозревается в растрате и присвоении акций «Башнефти») за решетку попал уже с целым «букетом». На воле у него было несколько инсультов и инфарктов, с собой всегда пакет таблеток. Надеяться на то, что в СИЗО он резко поправится, было бы глупо. Когда ему совсем стало худо, он попросил, чтобы его обследовали. За подписью Мадояна пришел «мотивированный» отказ.
— Айрапетян поверить в это никак не мог и все повторял: «Как такое возможно, он же врач!», — рассказывает зампред ОНК Павел Пятницкий. — А Мадоян просто посчитал, что нет необходимости его дополнительно обследовать. На чем он основывался? Непонятно. Знаете, какая любимая фраза Мадояна: «Мне лучше знать».
Сейчас в СИЗО девушка после операции на позвоночнике. Умоляет, чтоб ее не этапировали (решение об этом уже принято) хотя бы дней 5–7, пока рана не заживет. Ведь везут осужденных, прямо скажем, не на «Сапсанах». Духота, тряска, грязь, пот… Но решение о том, может ли заключенный по состоянию здоровья выдержать этап, принимает доктор Мадоян. А ему «лучше знать».

Эпизод седьмой: Татьяна
Тюрьма и туберкулез — это почти что синонимы. Но сейчас каждого вновь поступившего в СИЗО обязательно помещают на 10 дней в карантин и проверяют на палочку Коха, прежде чем помещают в общую камеру. Бывают, конечно, исключения: вот как-то сломался флюорограф в женском СИЗО — и больная с открытой формой попала в камеру, где были беременные…
У нашей следующей героини Татьяны — явно открытая форма (почему-то эскулапы не сообщают своим пациентам результаты их обследования). А еще явно, что человек угасает. Не ест ничего, все время мучается рвотой. Член ОНК Елена Масюк просила дать ей лекарств. Дали обезболивающий укол. А вот что еще страшнее — оказывается, в тюремной больнице Татьяна не могла залезать на второй ярус кровати (настолько плохо себя чувствовала).
— И поэтому она спала вместе с другой заключенной, Зинаидой, — рассказывает Масюк. — Когда выяснилось, что у Татьяны туберкулез, та попросила ее обследовать. Но Зинаиде до сих пор в обследовании отказывают.
Знаете, что обычно говорят врачи тем арестантам, которые просят флюорографию? Что часто ее делать вредно. И защищаться от туберкулеза, видимо, тоже вредно. Когда правозащитники заходят в камеры к больным, то врачи (видимо, из большой любви к нам) не предупреждают об открытой форме болезни, маски не предлагают… На днях зашли мы в камеру к таким больным, а там девушка чуть не плачет: «Анализы показали, что туберкулеза у меня нет, а меня здесь держат».
Эпизод восьмой: Ирина
Ирина Калинина лечилась в больнице «Матроски». Ну, в смысле лежала в больнице. Никаких серьезных исследований никто не проводил и вообще мало кто ей там интересовался. И вот когда она попросила выписку медицинских документов, ей их вручили. Причем за подписью лично Мадояна. С удивлением узнала Ирина, что ей, оказывается, делали кучу всего — включая кардиограмму, рентген, что ее консультировали хирурги и т.д. и т.п.
— Это похоже на фальсификацию медицинских документов, — говорит член ОНК Максим Пешков. — Заключенная Ольга Бакотина, к примеру, утверждает, что ей не делали УЗИ органов брюшной полости и биохимию крови (в указанные в подписанных Мадояном документах дни даже лаборатория не работала). Я направил официальное обращение к начальнику УФСИН по Москве, прокуратуру Москвы, руководителю ГСУ.
Я перебираю жалобы, поступившие в ОНК от пациентов. Они так похожи друг на друга. Вот одного заключенного вывезли якобы на консультацию в гражданскую больницу, а на самом деле даже к доктору не завели. Он просто просидел в конвойной машине, пока сотрудник тюремной больницы сбегал с документами и поставил подпись, типа заключенного осмотрели.
Жизнь заключенного для тюремных врачей — копейка. Вот Аня Каретникова, которая, наверное, каждого больного в тюремной больнице знает в лицо, пишет в отчете: «иногда при наличии нескольких заболевших фельдшер выдает 5–6 таблеток жаропонижающих препаратов на камеру в 20 человек. По словам подозреваемых, обвиняемых, осужденных, осмотр по жалобам на простудные заболевания часто производится прямо в коридоре, иногда — через кормовое окно, чаще — не производится никак».
— Я сам лично видел, как доктор Мадоян «осматривал» заключенных через кормовое окно, — говорит правозащитник Павел Пятницкий. — И он умудряется порой по внешнему виду, визуально сделать заключение — правду говорит человек о своих симптомах или нет. Вы можете себе такое представить?! Мной выявлен факт, который свидетельствует, что Мадоян пропускает те камеры, арестанты которых на него постоянно жаловались. Помню даже, как один заключенный спросил: почему же никак не может увидеть Мадояна? Оказалось, доктор его камеру все время игнорировал во время обхода, чтобы не отправлять этого заключенного на обещанную комиссию по инвалидности.
И снова тот же вопрос — как такое может быть? Я не верю, что такое могут делать доктора. Ни закон, ни медицинская этика, ни совесть, в конце концов, этого не позволяют.
По мнению главврача «Матросской Тишины», большинство пациентов симулируют. На воле, дескать, не лечились, а попав за решетку, обо всех болячках сразу вспомнили. К тому же и зарплата у врачей за решеткой крохотульная, а лечить приходится все-таки пациентов не голубых кровей. Да мало ли можно найти оправданий?
Я не знаю, когда и почему доктор Мадоян надел белый халат. Не знаю, кто его учил, кто воспитывал. Но сейчас в его руках — человеческие жизни. Помню, как он однажды, встретив меня, сказал что-то типа: «Врага надо знать в лицо». Наверное, тюремный эскулап обладает даром предвидения или логично рассудил, что вот этой статьи рано или поздно — не избежать. Вы оказались правы, доктор Мадоян. И она всем вашим пациентам (живым или мертвым) посвящается.
P.S. Все описываемые эпизоды задокументированы нами во время совместных проверок с членами ОНК Анной Каретниковой, Максимом Пешковым, Еленой Масюк и др. Материалы были озвучены руководству УФСИН Москвы, однако никакие меры предприняты не были.