Смерть как лекарство

Эта история началась в июне 2010 года в Подмосковье. Однажды утром 58-летний Александр Забродин ворвался в кабинет главного врача Пущинской городской больницы, достал охотничье ружье, выстрелил в доктора. После чего направил ружье себе на живот и дважды нажал на спусковой крючок. Казалось бы, банальное убийство, если не знать предысторию.

Два года Александр Забродин лечился от рака желудка. Спасти его не удалось, тогда он и решил взять ружье и вершить судьбы. Случаев, когда пациент приговаривает себя и врача, единицы, просьб же об эвтаназии от онкобольных — тысячи. Почему обреченные на встречу со смертью торопятся к ней на свидание? Попытаемся ответить на этот вопрос.
Выстрел в голову как лекарство
7 февраля 2014 года контр-адмирал Вячеслав Апанасенко выстрелил себе в голову из наградного пистолета. 67-летний начальник управления ракетно-артиллерийского вооружения ВМФ России страдал последней стадией рака. За день до его гибели родственники просто не успели собрать необходимые подписи для получения морфина. Наркотик прописали врачи. Препарат был единственным средством, которое помогало снять болевой синдром.
Проблема с обеспечением лекарствами назревала уже давно: тяжело получить, сложная форма отчета, определенное количество ампул промедола (его чаще других назначают) на руки, вопросы следователей, если ампулы потеряны. В 2006 году в Курске их выдавала старенькая бабушка в городской больнице №1. Чтобы получить обезболивающие для пациента восемь лет назад, надо было отстоять очередь, точно рассказать, кто будет делать укол, а потом еще принести точное количество использованных ампул. Их, кстати, нередко забывали в мусорном ведре, разбивали и теряли. Потом приходили следователи и выясняли: куда дели, а может, продали кому? Примечательно, что и через семь лет ничего не изменилось. Родственникам больного, отправленного умирать домой, также предстояло: отстоять очередь, взять наркотики и отчитаться. Процедура повторялась каждую неделю: сходи-возьми-попроси. На этом и построена медицина для онкобольных. Облегчает ли страдания промедол? Да, на время. А потом новый приступ боли.
— Я просто полезу в петлю, если вы мне сейчас не сделаете укол, — кричал огромный мужчина Игнат, борющийся с болезнью. Онкология выигрывала, подсчитывая победные очки. 1:0 — в пользу болезни, пациент корчится от боли и тихонько плачет. 2:0 — в пользу онкологии, больной кричит в голос и требует помощи. 3:0 — в пользу рака, психика жертвы меняется кардинально. Он угрожает родственникам, не контролирует своих действий и думает о суициде. На этой стадии происходит отсев: кто-то выдерживает и пытается бороться дальше, кто-то пускает себе пулю в висок.
Российские онкологи начали бить тревогу. В 2013 году они уже кричали в рупоры отечественных СМИ: решать проблему обеспечения обезболивающими медикаментами надо срочно! Депутаты вроде бы услышали. Только в сентябре 2014 года Госдума упростила правила получения рецептов и ликвидации наркотических препаратов. С пяти до тридцати дней продлили срок рецептов на сильнодействующие наркотические и психотропные вещества для тяжелобольных пациентов. Помимо этого, теперь можно не уничтожать не использованные умершими больными лекарства. Поможет ли? Будем надеяться.
«Молить Бога надо о хорошей смерти»
20 октября курянин убил онкобольную жену. Женщина сама попросила удушить ее. В Средневековье такие действия называли «последней милостью». Дело было так. 59-летний курянин вернулся из мест лишения свободы, где провел 10 лет за убийство мужа сожительницы. Остановился у своей бывшей супруги.
Кто первый обнаружил онкозаболевание, неизвестно. Считается, что злокачественные опухоли всегда были частью человеческого тела. Упоминания встречаются в папирусах 1600 года до нашей эры, описывается онкология молочной железы. Само название «рак» приписывают Гиппократу.
Женщина во время одного из застолий призналась в смертельном недуге, жаловалась на жуткую боль и попросила избавить ее от страданий. Свои действия мужчина объясняет просто: «Было жалко, но кто будет с ней сидеть и как еще ей помочь?»
Онкология — болезнь семейная. Тихо умирать в многолюдной палате не получится — пациентов отправляют домой на попечение родственников. Если таковых не оказалось, человеку просто не повезло. Он умрет в одиночестве. В худшем случае — в холодных стенах пустой квартиры, и найдут его по запаху разлагающегося тела, в лучшем — успеет это сделать в палате, при свидетелях. Лекарство от финальной стадии онкологии еще не придумали.
Одиноким пациентам медики и рады бы помочь, да не знают как. Ну присмотрят, приедут, пощупают пульс, сделают укол и оставят умирать дальше. Системы спасения таких больных в нашей стране — нет. Об этом не любят говорить и сами врачи, но в нашей стране наркотических медицинских препаратов в десять раз меньше, чем в Германии. При этом количество больных, которые нуждаются в лечении, значительно выше, чем там. Онкология в регионах — тема почти запретная, о болезни не любят говорить. Почти все специалисты просят сохранять анонимность, потому что «замучают проверками». Жалобы у всех примерно одинаковые — лечить толком нечем, есть нелепые инструкции, которым приходится следовать. Борьба с наркоманами в государстве во многом затронула онкологов и их пациентов. До принятия закона врачи отводили меня в сторону и признавались: государство воюет не с наркоманами, а с медиками и тяжелобольными пациентами.
— Если есть деньги, отправляйте лечить вашего родственника в Израиль или в Германию. Мы в этом вопросе пока не преуспели, — шептали онкологи в кулуарах, — у нас до сих пор лечат промедолом и морфином, в Европе уже давно перешли на более современные препараты. А еще нужен психолог, который сможет поддержать интерес к жизни.
Дети болеют, дети страдают, дети умирают
14-летний Артем пять часов стоял возле дверей в кабинет курского онколога. Фамилий называть не будем, она там единственная. Врач был занят: принимал студентов, пил чай. За годы работы с больными детьми у женщины, похоже, выработался иммунитет к страданиям. Курское «подождет» — дело привычное в бесплатной медицине. Артема приняли только после скандала, устроенного его отцом, и личного разговора с главным врачом. Мальчика осмотрели, положили в больницу и услужливо попытались спасти. Не удалось. «Онкобольной умирает, когда отказывается верить в победу над болезнью, когда сдается. Детям нужен особенный уход, нужна сказка и вера в добро», — объясняют врачи.
В Курске этой проблемой только начинают заниматься. Да, ежегодно в палаты пускают Деда Мороза, да, устраивают представления кукольного театра, и приезжают Филя, Степашка и Каркуша. Достаточно этого? Наверное, нет.
— Когда Артем умирал от рака, Патриарх Кирилл проводил свой традиционный обход пациентов. Каждый маленький человек просил его о каком-то пустяке, и его просьбу тут же выполняли. Один мальчик попросил прокатиться на квадроцикле, он очень долго мечтал об этом. И вот на следующий день ему принесли квадроцикл, он прокатился, смеялся. А еще через день он умер. Детям нужны чудеса, может быть, потом они легче уходят, — рассказал мне однажды дедушка мальчика, погибшего от онкологии.
9-летняя канадская школьница Натали Макдональд написала письмо Джоан Роулинг, попросив ее написать продолжение книги о Гарри Поттере. Девочка болела лейкемией и предполагала, что не доживет до того момента, когда сможет прочитать книгу. Писательница ответила ей по электронной почте, но Натали умерла за день до этого. Роулинг назвала ее именем в четвертой книге ученицу-первогодку в Хогвардсе, которую волшебная шляпа определила в Гриффиндор — факультет смелых сердцем. Когда позже Роулинг приехала в Канаду в рамках рекламного тура, она навестила семью Макдональд.
В кулуарах врачи разводят руками: строится медицинский центр, а специалистов нет. Власти региона уверяют: это временно. В 2015 году в Курске окончит свое обучение еще один детский врач-онколог. По целевому направлению она должна остаться работать в Курске. Узких специалистов действительно пытаются привлекать. Пока получается с большим трудом. Медики идут работать неохотно, столица заманивает их деньгами и большими возможностями. Курск похвастаться этим сегодня не может. Хотя потенциал есть. Если задать острый вопрос чиновникам, вы услышите традиционное — мы работаем в этом направлении. Важно, чтобы работа велась не формально, а активно. Но что нужно сегодня больным? Не терять веры в чудо и поддерживать ее в больном. А с волшебством у нас пока проблемы.