Савченко потянуло на воспоминания

В камере украинской летчицы Надежды Савченко стоит букет розовых тюльпанов. За решеткой живые цветы — неслыханная роскошь (разрешают их в редчайших случаях). И сама Савченко будто бы ожила.

То ли эти цветы подействовали, то ли куриный бульон, который она начала было пить (правда, всего по нескольку глотков) после 80-тидневной голодовки. Но из живого трупа, на который она была похожа последние дни, Надежда превратилась в вполне себе оптимистичную заключенную. Стала даже делать растяжку по утрам.
И Надежда сейчас как никогда откровенна. Вспоминает факты из своей биографии, которые до сих пор никому не были известны и которые, как сама думала, давно похоронила в памяти. Вдохновлённо рассказывает о любви к небу и о своем мучительном пути к мечте. О том, как ей запрещали летать на Украине, и как русские летчики звали ее к себе…
Корреспондент Ева Меркачева навестила Надежду Савченко в качестве правозащитника в пятницу. Атмосфера в ее камере впервые не была гнетущей. Может, потому, что у Надежды появилась надежда…
-Цветы – от мужчины? – спрашивает она Савченко.
-В каком-то смысле, — смеется она. – От украинского посла. Он приходил вот только что.
— Душевно… 8 марта все-таки. Цветы разрешают передавать заключенным в исключительных случаях.
— Душевность мне ни к чему. Но цветы и вправду радуют. И я знаю, что это редкость. Здесь с меня пылинки сдувают. Слышала, в каких ужасных условиях заключенные сидят в других тюрьмах. Мне повезло в этом смысле. Но спасибо за это не скажу. Все, что хочу сейчас — чтобы отпустили меня под домашний арест – я бы жила в украинском посольстве. Ждала бы там суда. А здесь телевизор смотреть невозможно – это как смотреть все время передачу «В гостях у сказки». Боюсь, что на подсознание запишется то, что говорят в эфире.
— Как себя чувствуете?
— Два дня рвало меня так, что спазмы позвоночника начались. Никогда не думала, что такое бывает. Я вам так скажу – здоровье ухудшилось, но я не умру ни сегодня, ни завтра. Думаю, месяца два я проживу при любой голодовке. Но чувствую себя хуже, чем говорю.
— Почему решились наконец принимать пищу?
— Они меня собирались отправлять в гражданскую больницу (проблемы с органами начались). А тут канун 8 марта. И собирается украинская комиссия врачей приехать. В «Матроску» их точно пустят, а в ту больницу – не известно. Потому я решила здесь остаться и ради этого согласились пить бульон. Но мне от него нехорошо. Мне сейчас легче не есть, чем есть. Теперь я понимаю что имеют в виду, когда говорят, что выходить из голодовки сложнее, чем на нее садиться.
— А вы выходите?
— Нет. Я просто попью этот бульон праздничные дни, до 9-10 марта. А потом уже буду решать, что дальше делать. Учту, что украинские врачи посоветуют.
— Вам хотят передать соковыжималку, чтобы вы свежие соки пили.
— Не надо, я не буду их пить. Ничего кроме бульона. Я хочу еще сказать, что я готова на компромисс. Но было бы хорошо, чтобы и ваши власти на него шли. Надеюсь, в апреле приму участие в заседании ПАСЕ (смеется).
— Все может быть. Тем более, что вы теперь — герой Украины.
— Если бы я летала, никогда бы не получила это звание (это просто было бы нереально). А тут получила. Выходит, не долеталась до него, а досиделась. Смешно.
Вечная дежурная (Надежда имеет в виду, что она дежурная в своей камере-одиночке). Как день сурка. В армии у меня тоже такой период был, когда я каждый день копала. Тут дежурю, там копала.
— Что копали?
— Траншеи, ямы. Однажды вырыла яму 4 на 4 и глубиной два метра. Копала по ночам, докопалась до высоковольтного провода (думала, корень дерева), которым меня чуть не прибило. Так служить хотела!
— Про вашу армейскую карьеру много разного пишут. В том числе, что если бы не связи отца в Минобороне, вы бы никогда не стали летчицей.
— Брешут. Мой отец умер весной 2003, и только через полгода я решила стать летчиком. Он был инженером сельского хозяйства. Всю Великую Отечественную войну проработал на киевском патронном заводе. А вообще война через всю нашу семью прошла. Четыре брата мамы погибли, двое дошли до Берлина (один в составе белорусского, второй – украинского фронтов)… Так вот, никто из моих родных в армии не служит сейчас, никто никакого отношения к ней не имеет. И я одна такая — курю, матом ругаюсь.
— А как вас вообще занесло в армию?
— Я сейчас понимаю, что бредила небом всегда. Помню, как в первый раз летала на самолете с родителями в Крым в 4 года. А потом друг подарил мне мечту стать летчицей. Мне было 17, ему 19. Мы тогда вместе катались на мотоциклах, лазили по крышам, по мостам. Я любила высоту и скорость. А он говорил, что быть летчиком это мечта. Но он был уверен, что поступить в летное практически не возможное, и так и не решился попробовать. А я решилась. Пришла Харьковский университет летных сил, а мне говорят: «Девушка, у вас только одна проблема, что вы — девушка». И меня даже на территорию не хотели пускать. И так несколько лет. Но я добилась наконец на прием к начальнику, генералу. Говорю – где написано, что девушки летать не могут?! Он мне на это, мол, ты не готова, надо сначала послужить в армии. Вот я и пришла в военкомат. Там меня спросили: «Здорова ли на голову?». Не могли поверить, что я служить хочу. Послали за справкой к психиатру. Принесла. Пришлось им меня брать.
— Вам тогда сколько лет было?
— 22. Послали служить в железнодорожные войска, в связь. Служу я уже пять месяцев и даже саперной лопатки в глаза не видела. Ну что это за армия? Попросилась в десант. Приезжаю в Житомир. В пальто из ламы, волосы длинные… – вся такая стильная («в свободное от поступления в летчицы время» я выучилась на модельера). Командир смотрит на меня с усмешкой и говорит: «Сможешь 15 км в полной амуниции и рюкзаком весом в 15 кг пробежать и от солдат не отстать – возьму». Он думал, что я затею оставлю. Я переоделась и побежала. Несла при этом гранатомет, который обычно переносят трое солдат. Все думали, что я сдамся. В самом конце командир дал еще задание. Снова надо было бежать, но уже без груза. У меня рот пересох, а дождь только прошел – вот я зачерпнула ладонями воду из лужи, попила и побежала дальше. Догнала роту. Больше никто вопросов мне никаких не задавал после этого. Меня за женщину там перестали считать.
— В смысле?
— В прямом. Относились, как к мужчинам. Когда отмечали 8 марта, командир дал приказ – всем женщинам на плацу собраться (задание им потом дал вареники к празднику лепить). Я прибежала. А он: «Пуля, брысь от сюда, чего пришла!». И это был лучший комплимент, что я слышала в своей жизни.
— Пуля – это ваше прозвище?
— Да. Оно ко мне прицепилось после одного случая. Как-то командир сказал солдатам, что я хожу быстрее, чем они думают. Как пуля. Вообще все командиры в начале говорили, мол, нам бы десяток таких Савченко, и мы были бы лучшими. А потом все хотели от меня избавиться.
— Почему?
— Потому что я правду-матку резала. Надоедала я им своими вопросами, требованиями. Связисты за меня десантникам давали бутылку водки (чтоб те забрали к себе), десантники летчикам обещали уже ящик водки, а летчики «грозились» целую цистерну спирта отлить, только бы меня подальше отправить. Вот интересно, сколько бы сейчас они за меня дали, чтобы я вернулась? (смеется).
— В Ирак попали из ВДВ?
— Да, когда в десантниках была. И вот вернулась я после службы в университет, говорю там – все, я готова! Дайте мне поступить на учебу! А они мне на это: «Поздно, теперь ты старая. Тебе уже 24, а прием до 23 лет». И поехала я тогда к Министру обороны. Отстояла долгую очередь на прием. Зашла, рассказала все, как я летать хочу. Он мне на это сказал одно слово: «Летай!». И на учебу меня взяли. Все в тот же Харьковский летный (они один такой на Украине).
— Вас потом оттуда отчислили из-за профнепригодности?
— Я ведь только-только вспомнила, как это было! Так что рассказываю вам первой. Все произошло из-за грязных тарелок. Я тогда училась отлично, шла на «золото», все было супер. И вот выпала моя очередь дежурства по столовой на аэродроме (на практике там была). У нас было так заведено, что все за собой тарелки убирают. На аэродроме все равны, все летчики. Там даже офицеры без погонов ходили. И вот пришли на завтрак двое – майор и полковник. И я им весело так говорю: «Товарищи офицеры, вас обслуживает элитный экипаж. Уберите за собой тарелки!». Они не убрали. И я не стала. В тот же день, в обед они снова пришли. И я им борщ налила прямо в те грязные от каши тарелки. Ни слова не говоря, они съели. А я тогда подумал – все, мне трындец. Тарелки они снова не убрали. И я их не тронула. На ужин пришли – в те же тарелки наложила. И снова они молча съели. А я поняла, что теперь то точно трындец, мне этого не простят. И с этого момента у меня резко стало «не получаться» летать! Мои инструктор меня уговаривал: «Иди, попроси прощения!». Я не пошла извиняться. И с каждым днем мои полеты становились все «веселее» и «веселее». Однажды мне специально вырубили радиостанцию. Я в борт рукой ударила и сказала проверяющему, что если еще подобное случиться, я во время полета такую петлю сделаю, что он не выживет. И он мне дал характеристику, что я неуправляемая. Я им на это: «Это вы на земле мной управлять не умеете. А в воздухе я самолетом управлять могу». Мне так и говорили, мол, я никогда в небе над Украиной летать не буду, не дадут мне. А русские летчики, которые были на аэродроме и всю эту историю, меня поддерживали: «Ты можешь летать в России!»
— Ничего себе!.. Могли бы летать у нас, а теперь у нас сидите…
— Да уж. Но я еще полетаю у вас. Может, прилечу на какое-нибудь авиашоу. Я верю, что я буду летать. Знаю.
— Но вы не закончили. И после всего этого вас отчислили?
— Да, якобы за неуспеваемость. Я опять поехала к министру обороны. Месяц очередь на прием ждала. Пришла, он посмотрел ведомости, отметки. И велел меня восстановить на тот же курс. И я восстановилась. А тот полковник, что мне мстил за тарелки, был в шоке, когда меня снова увидел. Он ведь мне говорил все время, как бы с издевкой, что ничего страшного, буду на земле домохозяйкой. А я ему тогда отвечала: «Вот я ваше имя забуду, и историю эту забуду. А вы меня всю жизнь помнить будете. И летать я буду». Так и случилось. Я только в «Матросской тишине» вспомнила про случай с тарелками.
В университете меня потом обманули. До последнего не говорили, какой диплом дадут. Смотрю – а у меня на МИ. Спорить уже было бесполезно. Точнее, я спорила, доказала, что девушки могут летать на «СУшках», но этих самолетов на Украине уже почти не было. Так что какой смысл был бы в дипломе, где указано, что могу управлять «СУ»?
Я потом вертолёты тоже полюбила, в полетах на них есть своя романтика (особенно когда летишь над лесом, лось внизу мчится напролом). Но все равно моя мечта – самолеты. И пусть говорят что угодно, но за меня никто никогда не хлопотал в Минобороны, никакого блата не было, и все, что я добилась – только сама и вопреки обстоятельствам. Мне жаль, что до пилота я не дослужила. Была только оператором.
И когда я училась на летчика, я о войне не думала. Я просто хотела летать.