Несбывшаяся сказка

В январе этого года СМИ написали о чудесной истории: многодетная мать Юлия Жемчужникова под самое Рождество взяла в семью еще двоих детей — 15-летних Ромео и Джульетту из детского дома, которые только что сами стали родителями. С распростертыми объятиями семья, в которой уже есть семеро детей, приняла троих «новеньких» — Олега, Полину и их новорожденную Софию.

Однако идиллия длилась недолго. В июне подопечные Полина и Олег, учинив дикий скандал, вернулись в интернат. Предварительно написав жалобы на Юлию и ее детей в разные инстанции, вплоть до прокуратуры.
Что именно не понравилось детдомовцам? Деревенская жизнь, где надо ежедневно трудиться? Необходимость заботиться о себе и близких? Неготовность к самостоятельной жизни?
Все оказалось и просто, и страшно.
— У меня в деревне две главные беды — назойливые мухи и назойливые чиновники. И если мухи мучают только летом, то чиновники — круглогодично, — усмехается Жемчужникова.
Мухи и слепни действительно очень назойливые. Не помогают даже разрекламированные брызгалки. Идем с Юлей по лесу, любимому маршруту семейства, которое 8 лет назад покинуло Москву и поселилось в глухой деревне К. в Калужской области. Эта лесная, непроходимая для транспорта дорога соединяет их дом с более-менее населенной деревней Рубихино (отсюда хотя бы пару раз в неделю ходит автобус). А в К. живут семейство Жемчужниковой и десяток дачников, которые обитают здесь только редкими сезонными наездами.
Лето, июль. Пока шли до дома, насобирали грибов на суп. А уж ягод — видимо-невидимо.
— Мы ведь с Полиной, Олегом и Софией постоянно ездили куда-нибудь: то в Москву на диспансеризацию, то в опеку — справки, справки, справки, то родственников навещать, то в школу, — вздыхает Юля. — Так вот, пока шли до Рубихина, было время спокойно поговорить. Они, мои новенькие, — с чувством юмора. Иногда как спросят чего-нибудь, мне приходится долго думать, как ответить. Больше всего Олег вопросов задавал. Однажды спросил: «Теть Юль, а вы можете себе представить такое: у вас пятеро детей, а кормить их нечем. Что тогда? Вы сдадите их в детский дом?» Они ко мне на «вы» всегда обращались, хотя я все время просила уйти их от этого казенного обращения.
— И что вы ответили? Ведь у вас семеро, из которых двое усыновленные.
— Я люблю честные ответы. Мама у Олега тоже выросла в интернате, и бабушка. Сам он шутил, что у них семейная традиция такая… Я ответила, что у меня были ситуации, когда самой поесть нечего, но чтобы детей не накормить — нет. Это такая отговорка у некоторых взрослых, что тяжело, денег нет, еды нет, а на самом деле просто это трудно — оставаться человеком, работать и заботиться о близких, отдавая им, если надо, и последнее. Дети много сил и внимания требуют, вот ты сам стал папой и уже можешь это понять. Так я ему ответила. Кстати, мы его маму навещали в тюрьме.
— Он захотел?
— Вы знаете, как тяжело мне эти дети дались. Все эти войны с чиновниками, голодовки. Я очень много сил отдала, потом разболелась, когда Полина и Олег уже у нас были. И вот зимой Олег запросился навестить маму в тюрьме. Хочу, говорит, показать ей внучку и с Полиной познакомить. Он еще в интернате с меня обещание взял, что обязательно съездим, и торопил, не верил, что сдержу слово. И вот мы поехали. Своей машины у нас нет, пришлось просить знакомых, чтобы отвезли нас в Калугу в колонию. А я выгляжу отвратительно: больная, неухоженная какая-то. Приезжаем, я вижу маму Олега — она-то как раз причесана, накрашена, ногти после маникюра. Он ей: мам, плохо тебе здесь? А она: нет, у меня светлая комната, рядом спортзал и библиотека, и работа несложная — пакетики клеить. И, честно, в тот момент мне показалось, что моя жизнь со стороны выглядит куда непригляднее, как и я сама. Только что нет колючей проволоки… А вообще Олег — он довольно честный и бесхитростный парень. И контакт у нас с ним хороший установился. Я понимала и чувствовала его. В нем одна сплошная боль, травма и чернота. Ему тяжело было с нами, ведь таких отношений — свобода, любовь, независимость — у него не было никогда. Этот формат ему не знаком. А вот Полина — настоящая восточная женщина, очень лукавая. А уж врать как умеет! С ней было сложнее.

Юлия Жемчужникова.
— Знаю, что она много чего в кляузах на вас написала…
— У Полины тоже довольно неприглядно детство сложилось, тяжелая история. Но она научилась защищать свое нутро фантазиями. К сожалению, это не всегда стихи или картины. Она убеждает себя тем, что есть кто-то далекий, кто ее очень любит и ждет. А те, кто рядом, становятся наподобие злой мачехи из сказки. Она постоянно ищет тех, кто готов ее пожалеть, а для этого надо насочинять обид.
А насчет кляуз… Для таких детей это норма, к сожалению. Пройдя первый этап адаптации, они начинают буквально вредить, каждый по-своему пытаясь насолить опекунам или приемным родителям. С одной стороны, это означает, что ребенок расслабился и из него выходит накопленная чернота. С другой — это всегда страх, проверка — правда ли, любят и не откажутся. Олег меня прямо спросил весной: «Долго будете меня терпеть?» Я тогда ответила, что судьбы наши уже сплелись, терпеть обоим придется. Но подростки избрали странный и неожиданный для меня способ ущерба — жаловаться всем и вся, ссорить меня с соседями и друзьями, писать анонимки.
Олег первым принял решение уйти обратно в интернат, это было 19 июня. Он вообще по жизни бегун — оттуда все бегал и отсюда решил. Никак не поймет, что убежать от себя не получится. Написал заявление в юхновскую опеку: «за нами не было должного присмотра, мы жили как хотели», и типичное подростковое «одежды мало и т.п.»
Полина же поначалу собралась «пока пожить с Софией здесь». Но на следующий же день она ринулась к Олегу, обвиняя меня в том, что я якобы разлучила ее с любимым. Так она три дня туда-сюда металась, напоследок пообещав нам с Арсением (19-летний сын Юли): «Я засажу вас в тюрьму, и дети узнают, что такое интернат». И, надо сказать, к своему обещанию она подошла весьма серьезно. Пока мы тут нянчились с Софией, она обежала все инстанции: полицию, прокуратуру, опеку. В последней ее приняли с распростертыми объятиями. Сейчас что ни неделя, к нам визитеры — следователи, инспекторы по делам несовершеннолетних, соцработники. Мне объясняют: поступила анонимка о плохом обращении с детьми, вы их не кормите, сажаете на цепь, доводите до суицида. Все кляузы якобы от анонимных жителей деревни. Это Полина с Олегом так «побеспокоились» о моих детях, которые проживают со мной в деревне.

Арсений и София.
■ ■ ■
… Так, за разговорами, дошли до дома. Сейчас с матерью живут четверо — 19-летний Арсений, 16-летние Полина Жемчужникова и Давид и 10-летний Олег Жемчужников (в семье двое тезок). Старшие дочери давно замужем: Варя в Канаде, Марина на Бали, сын Коля после окончания школы переехал в московскую квартиру, занимается бизнесом.
У Давида и Арсения свои отдельные домики, благо земли много, место позволяет. Первым построил себе отдельное жилище Арсений три года назад. Парню надоело жить в тесноте с мамой и другими детьми, он любит слушать музыку на полную громкость, смотреть фильмы по ночам, завел собственный живой уголок — кроликов, шиншилл. Вот он и построил сам себе небольшой домик с пристроенным к нему вольером (чиновники потом написали: «дети живут в утепленном курятнике»). Как мог, своими руками. Потом таким же образом поступил Давид — он тоже возвел себе нехитрое жилище. Кушает вся семья на кухне, которая тоже стоит отдельно от всех строений. Когда в семье появились Полина и Олег, Арсений уступил им свое место, хотя изначально их поселили на втором этаже дома, где семейная библиотека.
— Они признались, что среди книг им жить некомфортно, — смеется Юля. — Не то что читать, даже смотреть на книжки противно. Кроме того, на первом этаже обитала я, которая «все слышит, вмешивается в их общение». Я пыталась приучить их к человеческому общению, без брани, к тому, чтобы к малышке вставать по требованию (для чего требуется – хотя бы не сидеть за полночь). Им это тяжело оказалось.
Перед входом в этот домик стоит пакет с мусором — в нем одни бутылки из-под дешевой водки.
— Алкогольная зависимость ребят — это то, к чему я оказалась вообще не готова, — вздыхает Жемчужникова. — Но я бы не хотела, чтобы вы писали об этом, это все равно что сор из избы… О плохом не надо… Давайте лучше о хорошем, тем более, его было много. Мы прожили зиму, весну и кусочек лета. Кое-что сделать успели вместе. Да и трудности вместе переживали неплохо. Маленькая София такая болтушка и певунья! Как она меня укачивала перед сном… И книжки я ей уже читать начала…
— Вы считаете, что с этими детьми вели себя правильно?
— Я думаю, с детьми «правильно» не бывает, для всех свой подход нужен. А детдомовцы — это сложная история. У них такие психологические травмы, душевные раны, полученные в семье, в казенных учреждениях — представляете, Новый год они впервые в кругу семьи встретили только здесь, у нас, и не могут вспомнить веселого дня рождения — плюс зависимости. Чтобы какого-то результата добиться, полгода мало. Тут годы нужны. А нам не дали. Ведь по любому поводу Полина и Олег бежали в органы опеки. Там их внимательно слушали, записывали и предлагали «изъять». Плюс чиновники сами приезжали, доклады строчили. Пристрастно спрашивали, например: почему вы их не приучаете к труду — и тут же: дети жалуются, что вы их воду заставляете из колодца носить. А им надо привыкать к труду, и друг к другу, и к нам, к новому дому, условиям, укладу. Это вам не школу кое-как закончить… Я могу сказать, что честно очень старалась. Много советовалась с коллегами (Юля — психолог. — Д.К.), читала, думала, искала пути и компромиссы. Задачка была и есть с множеством неизвестных. Это почти как операция на мозге и сердце одновременно, причем у нас троих сразу. Жаль, что в отличие от московской опеки, юхновская в этой ситуации увидела только угрозу своей стабильности и поторопились ее просто грубо упразднить.
— А как Полина с Олегом себя вели в доме — помогали по хозяйству?
— У них циклы были определенные: два дня все хорошо. Порядок в доме наводим, готовим, играем, печем пирожки, разговариваем, учим уроки, нянчим ребенка. Олег со мной ходит доить корову. А на третий день начинается агрессия — матом же я не разрешаю разговаривать, курить тоже и так далее, на четвертый — ломка настоящая, потом пару дней скандалов, побегов, жалоб в инстанции на меня и моих детей, которые, как им казалось, ничего не делают. Потом опять все нормально. Но у нас уже был прогресс — целых пять дней ремиссии.
— То есть побеги были и раньше?
— Да, в соседнюю деревню, где «добрые люди» всегда помогут алкоголем разжиться. В апреле сказали, что в интернат возвращаются без Софии, а сами уехали в родную Вязьму «погулять». Кончилось ссорой (Полина позвонила, рыдая: «Олег меня бросил, видеть его больше не могу») и возвратом ребят через полицию, больницу, опеку… никому оказались не нужны. Тот трудный этап нам помогли пройти московские психологи и реабилитационный центр «Отрадное».
— Ничего себе детки!
— В бытовом плане, кстати, их все устраивало. Это не избалованные москвичи, туалет на улице их не смущал нисколько. Они за свои 15 лет где только не жили. Да и детский дом там у них не самый гламурный. Так что к суровым условиям они вполне приспособлены. В домике уют навели, перестановки постоянно делали. Полина даже пыталась клумбу какую-то организовать, хотя огород не любила и сразу заявила: сельское хозяйство не про нее. Еду хвалили, вот только мяса требовали (Жемчужниковы вегетарианцы), покупала, как и обещала. А молока пили много, и сыры домашние им нравились. А уж София-то как хорошо на коровьем молочке росла! Но сейчас в жалобах пишут, что мы от них еду запирали на замок. На кладовке у нас замок и правда есть — вот он, до сих пор висит.
Юля отпирает кладовку, которая примыкает к кухне. Там на полках полным-полно банок. Варенья, соленья, сушеные грибы, сыры, коржи для тортов, крупы — всевозможный запас.
— До их появления не было этого замка. Теперь он как музейный экспонат и уже даже попал в несколько уголовных дел, следователи приезжали его фотографировать. Дело в том, что Полина с Олегом как-то совсем перешли на ночной режим жизни. И появилась у них мода рыться в этой кладовке. Что уж они там искали, не знаю. Вся еда — вот, на кухне, не заперта никак. Вот холодильник, вот полки. Но они вскрывали банки, переворачивали полки. Я спрашиваю: «Зачем вы сусло-то квасное вскрыли, там же написано, что его нельзя так просто пить?» Ответа нет. Одним словом, устали мы за ними тут порядок наводить. Вот Арсений и повесил кодовый замок, а на самой двери задачку арифметическую, ответ к которой и есть код. Задачка простенькая, ее даже наш младший 10-летний Олег способен решить. Но Олег с Полиной даже и не пытались.
— А с учебой у них как все складывалось?
— Надо, конечно, понять, что этот год им было не до учебы совсем. Грамотность у них неплохая, а вот математика сильно отстает, по другим предметам близко к нулю. С местной сельской школой мы договорились об индивидуальном подходе, о том, что Олег пойдет на занятия в 3-й, 5-й… хоть по неделе, чтобы восполнить пробелы.
Поначалу так и делали, Олегу понравилось, он с гордостью сообщил мне, что наконец-то разобрался, чем деление от умножения отличается. Но юхновское РОНО директора школы чуть не уволило за такой «произвол». Я хотела оставить их на второй год, но в Москве — нельзя: «статистику испортите». Кое-как перевели их в следующий класс.

Сын Юлии Давид с Софией.
■ ■ ■
А как восприняли новеньких Юлины дети? Они на расспросы в основном отмалчивались. Сложно, говорят, с ними было. Вот и весь ответ. Выносить сор из избы и жаловаться у них не в почете. Правда, за разговорами выяснилось, что Олег какими-то хитростями выменял ноутбук у Давида.
— Это после того, как он свой кому-то продал. А без компа они просто жить не могут. Как и без Интернета. Он, когда решил уходить обратно в интернат, или, как они это заведение между собой называют, — батор, сокращенно от инкубатор, так Арсению и заявил: нет, с таким Интернетом я жить больше не могу, — рассказывает Юля. — А еще Олег страшно к ребятам другим задирался, на что я ему всегда предлагала ему с козой сходить пободаться, раз силы девать некуда. Но мои не драчуны, терпели. Чаще всего разборки у них с Полиной были, драки. Один раз Арс их разнял. В итоге получил заявление в полицию об избиении. Следователь приходил потом, допрашивал. И тем не менее, все к ним хорошо относились, пытались вовлекать в свои повседневные дела. Мальчишки и в спортзал Олега звали с ними сходить, и строить дом — Арс с Давидом как раз восстанавливают старый. Пару раз Олег ходил стучать молотком. А потом в опеке написал: «Деньги, которые она на нас получает, все уходят на стройматериалы...» Что касается Софии, то она стала душой нашего дома. Все с ней нянчились — правда, пока родители разрешали, а это у них тоже было периодами. Олег наш маленький больше всех переживает, что ее увезли от нас. Скучает, говорит, что она ему все время снится. Он с ней больше всего нянчился, и целовал, и обнимал.
— А вы предлагали им девочку оставить у вас на воспитание? Что теперь с ней будет? Дом малютки?
— Во-первых, Полина любит свою дочь, все-таки эти полгода, проведенные вместе, многое дали ей как матери. Знаю, что сейчас опеку над ними оформляет родная тетя Полины. Очень хотелось бы, чтобы хоть как-то сложилось. Отношения там непростые, мы ездили в феврале знакомиться. Олега там на дух не переносят. Они все переругались в первые же пять минут. Потом: «Теть Юль, вы посидите тут с Софией, а мы погулять». Погуляли они… Вот тогда по дороге домой я впервые поймала себя на мысли: заберу ребенка, а они пусть как хотят. Но… чем я тогда лучше органов опеки? И вообще, все это я затевала именно для того, чтобы помочь ребятам самим быть семьей. Научить справляться со всеми трудностями. Я для Софии — бабушка. Я готова с ней нянчиться, как и с другими своими внуками, пока мамы учатся, работают, болеют, переживают трудности и так далее. Но забирать ее по своей инициативе — нет.
— То есть вы считаете, что ребята из вашей семьи не ушли?
— Ну, если подросток убегает из дома, его что, из семьи вычеркивают? Кстати, Олег, уходя, засунул в стену дома свой паспорт — типа забыл… Когда я с ним только познакомилась, то сразу заметила, что у него в обиходе нет слова «дом». Интернат, брат, Вязьма, Сафоново… Через несколько месяцев мы, как всегда, шли куда-то по нашей лесной дороге — и он мне говорит: «Знаете, теть Юль, когда я уезжаю из домика или из квартиры московской, у меня всегда такое чувство, что я что-то забыл». Я его поздравила, сказав, что это «что-то» — частичка души, которую все люди оставляют у себя дома.
— Думаете, вернутся?
— Не знаю. Чтобы жить с нами, Олегу и Полине нужно очень большую работу проделать. Над собой. Глубоко повиниться — в первую очередь перед братьями и сестрами — за ту клевету и грязь, которые вылили на них. Да и подлечиться не помешало бы. Но все возможно. Они сильные. Что Софию еще увижу, не сомневаюсь.
— Что вы сейчас чувствуете?
— Когда они ушли, было очень сложно: холодно, грустно, тоскливо. Еще все эти проверки, грязные наветы, оскорбления в их письмах в соцсетях — там кроме междометий только мат. Но, честно признаться, я счастлива. Во-первых, что с меня эту опеку сняли и теперь не надо ни перед кем отчитываться. Я ведь две трети своего времени за эти последние полгода потратила на разъезды, комиссии, бумажную волокиту, все хозяйство запустила. Я больше чиновниками занималась, чем детьми. А что касается Олега с Полиной, то не чиновникам решать, кто член моей семьи, а кто нет. К тому же меня столько людей поддерживают и понимают! Я испытываю к ним огромную благодарность — и от этого счастлива. Ну и я уверена, что это еще не конец. И что еще все будет. Подростки наверняка запомнят эти полгода. И я верю, что зернышки здоровой жизни могут дать всходы. В любом случае надо пробовать менять жизнь, надо протягивать руки, когда зовут на помощь, надо верить в любовь.