Отец Васильевой переживает за дочь

Отец Евгении Васильевой — питерский бизнесмен Николай Васильев — рассказал, чем займется его дочь, если суд примет решение отпустить ее по УДО. Васильев уже погасил ущерб по делу «Оборонсервиса» за свою дочь в размере 216 млн руб., после чего экс-чиновница Минобороны получила возможность просить об условно-досрочном освобождении.

—Сегодня появилась информация о том, что вы заплатили ущерб за дочь? Вы надеетесь, что это поможет ей выйти досрочно?

— Почему только за дочь. Я заплатил ущерб за всех. Отец всегда надеется на лучшее, если он нормальный отец. Я вроде нормальный. По крайней мере, так говорят окружающие. И я очень хочу, чтобы моя дочь вышла на свободу.

— В связи с тем, что сумма ущерба, которую вы погасили, не маленькая, коллеги уже начали подсчитывать доходы от ваших предприятий. И обратили внимание на то, что госзаказы ваши фирмы стали получать с 2013 года и часть из них связаны с оборонкой…

— Ну, журналисты снова все напутали. Нельзя, имея контракты на сумму 126 млн, и заработать 126 млн. Прибыль зависит от рентабельности, а не от суммы контракта. Что касается вопроса об оборонной промышленности, то у меня встречный вопрос: как вы думаете, где и для чего может использоваться кабель связи? Ну, а связь-то может быть любой — как гражданской, так и…

— Вы присутствовали на заседании?

— Нет, я там ничем Евгении помочь не могу. А я должен быть там, где могу быть чем-то полезен. Я должен создавать новые производства со своими учеными, должен создавать добавленную стоимость для государства, за счет которой мы все живем. И платим нашим выдающимся чиновникам жалованье.

— Почему скрывалось место, где находилась Евгения после того, как ее этапировали из СИЗО?

— Я запретил ей раскрывать место и общаться как с прессой, так и с общественниками, потому что все, что пишется про нее, — вранье. И журналистики как таковой у нас в стране нет. Из журналистов, может быть, только Познер остался.

— Обида на журналистов из-за освещения уголовного дела?

— Если все продажи шли с оценщиком, то как можно было говорить о занижении цены? И никто в этой ситуации не попытался разобраться. За исключением Барщевского и аудиторов Счетной палаты, которые сказали, что претензии к женщине ни на чем не основаны. Но везде звучала ложь.

— Вы считаете, что это дело было политическим?

— Я ничего не считаю. Я не следователь и не прокурор. Но думаю, лет через двадцать-тридцать мы узнаем всю правду об этом деле.

— А взаимоотношения с Сердюковым у Евгении продолжаются?

— Это их отношения и их дела. Но они не общаются уже бесконечно долго. С момента, как началось это дело. А началось оно 25 октября 2012 года. В мой день рождения.

—Вы обсуждали с Евгенией, чем она займется после освобождения?

— Первый вопрос, которым она займется, если, конечно, освободят, это здоровье. У Евгении очень плохо со здоровьем. У нее были хронические заболевания, и за решеткой они обострились. И это первое, чем мы займемся.

— А вопрос о работе обсуждался?

— Мои коллеги, с которыми я работаю, считают, что ее надо сюда взять, на предприятие. И я бы хотел, чтобы она работала со мной. Продвигала мой бизнес. А так предложений о работе у Евгении тьма. И она сама будет решать, как ей быть. Но работать она будет однозначно. Думаю, что не ушли планы и по созданию ювелирного предприятия, которое они хотели организовать вместе с моей женой. И маме было бы приятно, если бы Евгения начала ей помогать. А я могу им первоначальный капитал выделить.

— Может, Евгения творчеством займется? Как вы относитесь к ее стихам, живописи, клипам?

— Я отношусь нейтрально. Отдельные произведения нравятся, отдельные не очень. А клип про тапочки — это хороший юмор.