Антиквары и искусствоведы взбунтовались

В феврале в Госдуму будет внесен законопроект «Об обороте культурных ценностей», который начали обсуждать на рабочих заседаниях с начала декабря прошлого года. Арт-сообщество встретило инициативу в штыки.

Казалось бы, цель благая – упорядочить российский арт-рынок, создать регламент экспертизы (отдельным документом – Национальным стандартом экспертизы), тем самым освободив рынок от фальшивок, обезопасить коллекционеров. Однако, читая документы – законопроект и стандарт экспертизы, становится ясно, почему негодуют антиквары и искусствоведы.
7 декабря состоялось первое заседание рабочей группы Комитета по вопросам собственности, где обсуждался проект закона «Об обороте культурных ценностей в РФ».
О том, что такая инициатива существует, антиквары и искусствоведы узнали из СМИ. Одно это вызвало настороженность. Впрочем, сама по себе идея многим пришлась по душе, ведь проблемы в антикварной среде существуют. Нередко купля-продажа произведений искусства осуществляется, как говорится, на честном слове, без всяких гарантий и документов. Проблема фальшивок существовала всегда.
Истории обманутых коллекционеров не редки. Случай Андрея Васильева, которому через искусствоведа Елену Баснер всучили поддельного Григорьева и который довел дело до суда – исключение. Обычно собиратели сор из избы не выносят, ведь определить, случайно или намеренно ошибся, почти не возможно, а ответственности, кроме репутационной, никакой. Проблема существует, но может ли ее решить законопроект и стандарт, предложенный страховщиком, который в 2014 году стал президентом Евразийской Палаты судебной экспертизы и оценки и президентом Евразийской Палаты национальных культурных ценностей, Александром Швейделем?
В таком виде, в котором проект закона существует сейчас – однозначно нет, уверены участники арт-рынка.
Для начала кратко о сути документов, ставших самой обсуждаемой темой для арт-сообщества этой зимой.
Федеральный закон касается только частной собственности. Предлагается на каждый антикварный предмет завести паспорт, где указать не только что это за вещь (название, автор, время создания, сведения об авторе), но и владельца предмета, а также сведения об экспертах, проводивших исследование.
Паспорта будут сделаны на специальных бланках, защищенных от подделки, и внесены в единый реестр культурных ценностей, размещенный на официальном сайте оператора культурных ценностей. Владельцам будут выдавать чипы, экспертов обяжут вступить в некоммерческие саморегулируемые организации, где их будут страховать от ошибок. Каждое действие, естественно, не бесплатно.
В деталях текста много странностей. Например, культурной ценностью признаются предметы, созданные более 70 лет назад, хотя антиквариатом в России считаются вещи старше полувека. А комплексная экспертиза почему-то включает трасологическое исследование (т.е. следов человека, которое обычно проводится при ДТП, но никак не касается произведений искусства) или молекулярно-генотипоскопическое исследование (т. е. следов ДНК).
Но все это мелочи по сравнению с общей идеей – обязать участников рынка платить за паспорта, чипы, страховку, нотариуса и т.д., а также сделать открытыми сведения о своей частной собственности (может, проще дать ключи от квартиры, где деньги лежат? – вторят незабвенному Остапу Бендеру антиквары).
Словом самим участникам рынка.
Александр Вихров, коллекционер: «Я не считаю необходимым обнародовать свою коллекцию. Частная коллекция – это моя частная жизнь. И я не хотел бы рассказывать всем, что продаю и что покупаю. Вообще, культурный обмен сдерживают непонятные процедуры, вроде этой. Бюрократия и сейчас существует кошмарная, такой закон не сделает рынок более цивилизованным».
Главный редактор портала ARTinvestment.ru, специализирующего на антикварном рынке, Владимир Богданов: «Могу определенно сказать, что реально нужно участникам арт-рынка. Нужны качественные экспертные заключения – и по сути и по форме. То есть надежно закрывающие вопросы подлинности — и без технических ошибок с размерами, техникой, инициалами.
Нужен стандарт экспертизы, но адекватный конкретным целям и задачам. Например, на дешевую графику шестидесятников не нужны расширенные дорогостоящие технологические исследования. Тут нужен упрощенный формат экспертизы, чтобы люди могли получить бумагу по доступной цене.
Еще нужен оперативный инструмент проверки экспертных заключений – выдавалась такая бумага или нет. Сейчас подлинность ранее выданных экспертных заключений устроители аукционов проверяют в ручном режиме, созваниваясь с организациями и экспертами. Это неудобно и не всегда срабатывает.
Если бы был онлайн-реестр таких заключений, то нам было бы проще. Страхование экспертов мы тоже приветствуем. Есть шанс, что это повысит качество экспертизы. Но это будет понятно, когда мы увидим, что механизм страхования работает. Что не просто взносы собирают, а есть реальные прецеденты страховых выплат.
Как при этом эксперты организуют свою работу – через СРО или без СРО – им самим виднее. В целом же я считаю, что любые резкие действия по регулированию рынка искусства, сегодня не своевременны. Это нужно было делать до кризиса или уж теперь дожидаться лучших времен. А сейчас всем слишком тяжело.
Введение паспортов и чипов, нотариального оформления сделок, резкое повышение требований к экспертам, ведущее к росту цен на их услуги – все это потребует существенных дополнительных расходов со стороны продавцов и покупателей. Сегодня никто их не потянет. Значит, есть риск, что рынок уйдет в тень. Лучше бы, наоборот, ввести временный мораторий на все меры, повышающие нагрузку на арт-бизнес, включая взимание платы даже за право следования и прочие».
Принятие закона и стандарта в том виде, в котором это предлагается сейчас, означает крах экспертизы как таковой, уверена специалист по русской живописи ХХ века Юлия Рыбакова (именно она вычислила подделку Григорьева, которая стала предметомскандального судебного разбирательства между собирателем Васильевым и искусствоведом Баснер).
— Стандарты разрабатывались узкой группой людей и не обсуждались широким экспертным сообществом. Складывается впечатление, что разработчики не понимают, о чем они говорят.
Предъявляются одинаковые требования к экспертизе любой культурной ценности, будь то живопись, марка или открытка. Упор сделан не на процесс экспертизы, а на требования: сколько лет должен проучиться эксперт, у него должно быть профильное образование, но что это, никто не понимает… Искусствоведение и занятие практической экспертизой – не одно и то же. Стандарт требует научные работы и опыт работы в специальной организации, но собственно то, как он должен заниматься экспертизой, никак не оговаривается. Это первое.
Второе – насчет саморегулируемых организаций, куда должны входить эксперты. Не понятно, как это должно работать, забывается, что, кроме Москвы и Петербурга, есть другие города и каким образом это будет осуществляться где-нибудь во Владивостоке, не ясно.
Кто и как будет аттестовать экспертов – вопрос. Это тоже самое, что аттестовать хирурга – нельзя судить о его уровне по формальным признакам. Экспертиза – это годы работы, репутация.
К тому же разработчики не делают разницы между обычной экспертизой и криминалистической. Криминалистам, наверное, понятно, зачем нужна трасологическая экспертиза, но не мне.
Мы предложили исправления в стандарт, но их не принимают. Авторы проекта, допустим, не учитывают, что технико-технологическая экспертиза и химическая – это разные вещи, и их делают разные специалисты.
В документе масса противоречий. Если владелец хочет, например, вывести вещь на выставку, он должен показать ее эксперту, который отвечает требованиям этого стандарта, который входит в саморегулирующуюся организацию, проходит аттестацию каждые три года и т.п.
В этот список могут попасть люди, формально отвечающие этим требованиям, но ничего не понимающие в экспертизе. А паспорт в том виде, в котором он предлагается, не застрахует от подделок. Он слишком упрощен».