Хозяйка родового гнезда может стать бездомной

В двух шагах гудит многополосная Ярославка, до МКАД тоже рукой подать, а тишайшая подмосковная Перловка словно законсервировалась во времени. Дому, в котором живет Ирина Прокопьева, без малого сто лет. Его сложил своими руками ее прадед на земле, купленной еще за николаевские золотые монеты. Сегодня за право стать собственником семейного владения Ирине придется выложить кругленькую сумму.

Ее здесь знает вся округа. Не только потому, что она жительница Перловки в четвертом поколении. Ирину прославила ее домашняя живность, и особенно лиса Маруся, быстро ставшая местной достопримечательностью. Достаточно было спросить первого встречного: «Где живет девушка с лисой?» — и каждый бы показал.
К калитке приколочены мастерски вырезанные из фанеры фигурки зверей, а табличка «Добро пожаловать в сказку!» — не деталь интерьера, а реальность. Ирина действительно рада каждому гостю, особенно детям. На двенадцати сотках ей удалось создать волшебный мир, где мирно уживаются лиса Маруся с енотом Тихоном, семейство бобтейлов, козы, кошки и множество пернатых. Птичья перекличка не смолкает дотемна. В доме недавно поселилась сова, а попугай, попавший в Перловку по разряду «в добрые руки», считается старожилом.
Чтобы управиться с одушевленным хозяйством, хозяйка дома встает до рассвета: всех накормить-напоить, навести чистоту в клетках-вольерах, выгулять и обязательно приласкать.
У Ирины ни мужа, ни помощников — все сама. Претенденты на руку и сердце молодой помещицы, завидев этот живой уголок, бегут куда глаза глядят: никому не хочется круглый год таскать неподъемные ведра с кормом, а летом заготавливать сено и заглядывать к соседям с вопросом: «Вам покосить не надо?» А еще старый дом, который давно уже дышит на ладан, нуждается в ремонте. То там, то тут проваливается пол.
— Мой прадед, Иван Куприянович Волков, переехал в Перловку из Москвы, когда в семье уже было двое детей, и выстроил дом на 18 сотках земли. Здесь родился и его третий ребенок — мой дедушка Виктор Иванович, — рассказывает Ирина.
Дедушкой она очень гордится. Фронтовик. Не раз рисковал жизнью: на его счету 98 прыжков с парашютом. Виктор Иванович работал в легендарном ЦУПе и был так засекречен, что о многих деталях его службы Ирина узнала только на его похоронах.
… Очень скоро Иван Куприянович из землевладельца превратился в арендатора: в советской стране земля принадлежала государству, частная собственность была упразднена. В домашнем архиве — целая пачка выцветших от времени документов двадцатых годов. Реликвия.
— Прадед прожил мало и умер от тифа. Прабабушка, Домна Никитична, дожила до 95 лет и оформила завещание на сына — моего дедушку, — семейная летопись вьется вокруг родового гнезда. — Но две его сестры были уже в пенсионном возрасте, поэтому, несмотря на завещание, наследство разделилось по закону на три равные части. Одна сестра сразу отказалась от своей доли в пользу брата, а вторая заняла свою часть дома. У него 12 соток земли, у нее — 6. Она судилась с матерью и, пока дедушка был на войне, делила имущество, включая мужское трико…

Стены, когда-то бывшие оплотом большой семьи, превратились в яблоко раздора. Над старым домом словно нависло проклятие, потому что судебные дрязги продолжали разрывать семью. Брат с сестрой начали судиться в конце восьмидесятых.
Она претендовала на то, чтобы все было пополам. Виктор Иванович продал все, даже машину, лишь бы решить имущественный спор, но суд занял сторону его сестры. И тогда его жена даже написала письмо Раисе Максимовне Горбачевой. Конверт с адресом «Москва, Кремль» чудесным образом дошел до адресата. Дело направили на пересмотр, и все вернулось на круги своя.
— Потом дети дедушкиной сестры продали свою часть семье из Краснодара. Чтобы отделиться от нас и выстроить отдельный дом, они поступили очень просто: взяли и отпилили свою половину. У нас тут же поехал фундамент, — вздыхает Ирина. — Потом дедушка тяжело заболел — рак.
Незадолго до смерти, в 2005 году, Виктор Иванович начал собирать документы, чтобы оформить землю в собственность и подарить вместе с домом любимой внучке Ирине. Пригласил на дом нотариуса. Бумаги, запросы — обычная история. Чтобы ускорить процесс, нужны были деньги, которых в семье не было.
— Собрали все бумаги только перед новогодними праздниками, — говорит Ира. — Десять дней выпали из жизни, потому что страна у нас не работает. А первого февраля дедушка внезапно умер. На следующий день позвонили: документы готовы, — но было уже поздно. Дедушка так и не успел поставить свою подпись. Наследницей стала моя мама. Чтобы выполнить последнюю волю своего отца, она решила довести историю с домом и участком до конца и оформить дарственную на мое имя.
Опять начали собирать документы с нуля. Очереди в БТИ, регистрационную палату… Наконец, подписали договор дарения на дом. Осталось разобраться с земельным вопросом.
— У соседки 6 соток, у меня 12. Оформлять землю по отдельности мы с соседкой не можем, — объясняет Ирина, — потому что у нас один адрес. Приезжали геодезисты, делали межевание. На тот момент я как местный житель могла стать собственником бесплатно. Но процесс тянулся бесконечно. И только все было практически готово, как в Мытищах расформировывают земельный комитет и передают все дела в архитектурный отдел…
Больше года документы лежат под сукном без всякого движения. И наконец, долгожданный звонок из администрации: «Приходите для подписания договора о предоставлении земли в собственность!»
— Казалось бы, радоваться надо, а мне жить не хочется, хоть на рельсы ложись, — признается Ирина. — Потому что теперь по закону я должна уплатить 3 процента от кадастровой стоимости — 150 тысяч 522 рубля… Если я в течение 60 дней не внесу эту астрономическую для меня сумму, то все — буду я куковать вместе с вороном на ветке в лесу! Таких денег мне просто не найти. И если нас сломают, а такая угроза над нашими домами висит уже давно, я остаюсь бомжем со своими животными.
Сто пятьдесят тысяч — ей таких денег не заработать никогда. Ирина работает в просветительском центре при храме Иконы Донской Божией Матери в Перловке. Преподает детям театральное искусство, развитие речи и рисование. Обучает девочек шить и прививает навыки росписи по дереву, лепки из глины, изготовления русской народной игрушки. Если завернуться в три узла — хватит, чтобы не умереть с голода. Мастер-классы, которые периодически дает Ирина, тоже почти не приносят денег.
Чтобы прокормить животных, она берется за любую работу. Но и они, надо отдать должное, трудятся по совместительству. Главный добытчик в семействе — лиса Маруся. Без нее и без белоснежного гуся Мартина ни одно представление, которое проводит Ирина, не обходится.
Она отказывает себе во всем, что так важно для молодой женщины: не пользуется косметикой, не покупает новую одежду. Единственная роскошь, которую она себе позволяет, — это учеба. Она обучается игре на флейте и третий год осваивает иконопись.
Только что дописала большую икону «Житие Серафима Саровского». Получилось так, что глаз не оторвать. Но о том, чтобы продать икону, Ирина и слышать не хочет.
— Один раз я писала под заказ, но знала для кого. Для меня икона — не картинка и не игрушка. А вдруг человек купит и осквернит? Нет, это будет мой подарок нашей часовне. На ее месте до революции стоял храм, прихожанами которого были мои предки. В ней умирал наш первый настоятель — отец Анатолий…
Она перебирает старые документы на землю и дом. Регистрационная карта, выписка из договора о застройке… Юристы советуют выбросить эти раритеты на помойку. Все эти древности сегодня ничего не значат. Реституции собственности в России не произойдет никогда.
Все, наверное, помнят историю с домом Пороховщикова в Староконюшенном переулке, когда потомку, артисту Александру Пороховщикову, удалось получить родовое гнездо на условиях аренды. Но будь Александр Шалвович простым смертным — вряд ли у него что-нибудь получилось.
Хотя в начале нулевых случился уникальный прецедент, созданный москвичкой Тамарой Близинской, которая смогла в Конституционном суде заставить московскую мэрию вернуть ей 24 сотки городской земли. Этот надел ее крепостной прапрадед получил от своего помещика 200 лет назад. Тамара Близинская родилась на этой земле. История воодушевила многих москвичей заглянуть в свою родословную. А вдруг?..

Но на суды не обрушились тома исковых заявлений с требованием признания права на экспроприированную большевиками собственность. Где потомки графа Шереметева, бывшего владельца усадьбы «Кусково»? Почему родственники Саввы Морозова не требуют возврата своих особняков? А Пашков дом, а Архангельское?
Из обломков дворянских родов мало кто уцелел. И документы — все эти купчие — вряд ли у кого сохранились. При Сталине беречь такие бумаги было просто опасно. И даже если бы — разве «бывшие» в состоянии соперничать с олигархами на аукционах, чтобы вернуть себе то, что отняла у них революция? Кто был всем, тот стал ничем.
Мне посчастливилось знать ныне покойного Глеба Казимировича Васильева — потомка князей Вяземских. Он жил с женой на первом этаже пятиэтажки, в квартире, где половина мебели была сделана своими руками, а из семейных реликвий остались лишь Псалтырь, именные часы и похвальные грамоты.
Да, были какие-то судебные разбирательства, но они ни к чему не привели. Что уж говорить о земле, которую покупал прадед Ирины Прокопьевой, Иван Куприянович?
Батюшка в храме благословил ее написать икону Богородицы «Отчаянных единая надежда»…
КОММЕНТАРИЙ
Ольга Сергеевна Бимман двенадцать лет работала ответственным секретарем Московского купеческого общества и принимала непосредственное участие в разработке проекта закона о реституции:
— Мы разработали несколько вариантов, которые, увы, даже не были рассмотрены. Власти считают, что реституция невозможна: народ не поймет. Мы не замахивались на возвращение потомкам больших домов, но вот, например, дом моего дедушки, который до сих пор располагается по адресу: Большой Трехгорный переулок, строение 6. Туда и сегодня водят экскурсии. В доме, построенном в стиле модерн, было всего четыре квартиры. Одна принадлежала самому дедушке, внизу было помещение под магазин, третий этаж занимали мои родители, а на 4-м этаже жил дворник.
В 1918 году владение отобрали и в квартиры заселили рабочих с Трехгорки, которые все привели в негодность. В 1924 году дедушке по закону о демуниципализации вернули собственность с условием, что он сделает там ремонт, но жильцы не давали возможности. На крыше был готический шпиль и обсерватория — все снесли. В 1927 году Московский народный суд признал этот дом бесхозным.
Имущество реквизировали, разрешили взять постельное белье, одежду, посуду. Библиотеку прижизненных изданий русских классиков и концертный рояль постигла печальная участь.
В начале нулевых я пошла в нотариальную контору, где открыли мое наследственное дело, но по истечении шести месяцев свидетельство не выдали, так как дом является предметом спора. Пресненским судом мне было отказано в удовлетворении иска.
Мне уже 77 лет. Я живу в коммунальной квартире за 160 километров от МКАДа…
Александр Чуев, депутат Государственной думы третьего и четвертого созывов, один из авторов законопроекта о реституции:
— У нас действительно нет закона о реституции. Единственный закон, который частично, в очень узких рамках поднимает вопрос о реституции, это закон о реабилитации жертв политических репрессий.
Что касается имущества, утраченного в годы революции и Гражданской войны, то сегодня нет законодательных оснований для возврата этой собственности.
Данный вопрос не рассматривается, хотя он неоднократно поднимался и различными людьми, и сообществами. Целый комплекс проблем связан еще и с тем, что существуют добросовестные приобретатели, которые не должны пострадать. Но там, где речь идет о бесхозяйном имуществе, которое управляется неэффективно, либо принадлежащем государству, вполне можно было бы решить эту задачу путем возврата собственности. Речь не идет о дворцах или угодьях, которые стоят огромных денег. Почему бы не отдать это людям, может быть, с условием, что они будут ухаживать за землей и содержать в порядке здания?
Ирина Прокопьева, которой предложено уплатить за землю ее прадеда налог в размере 150 тысяч рублей, вряд ли сможет достать такую сумму. И я бы на месте администрации пошел ей навстречу.