Няня-убийца жалеет себя, а не девочку-жертву

Няня из Узбекистана Гульчехра Бобокулова, чьё страшное преступление потрясло всю страну, сейчас находится в психиатрической больнице «Бутырки». Женщина проходит курс интенсивной терапии, но даже под воздействием сильных препаратов жалеет… себя, а не зверски убитую девочку.

Бобокулова просится в обычное СИЗО, недовольна тем, что ей колют препараты и периодически связывают. Свое преступление она объясняет «голосами» и сильнейшей ненавистью.

Журналистка посетила «няню из кошмара» (как ее называют теперь многие) в качестве члена ОНК.

Длинный больничный коридор увешан картинами с пейзажами. На этом этаже находятся самые тяжелые пациенты. Гульчехра Бобокулова опасна, очень опасна — и для других, и для самой себя. Няню поместили в палату-камеру прямо возле поста инспекторов режима и кабинета врача. В случае ЧП они смогут добежать сюда за долю секунды.

В двери камеры № 446 с табличкой «особый контроль» установлено бронированное стекло (это редкость даже для такого учреждения). Сама камера небольшая, с обшарпанными стенами, без телевизора, холодильника и прочих излишеств. Почти все место занимают две кровати. Оказывается, вместе с Бобокуловой сидит ещё одна женщина.

Подобрать сокамерницу с учётом тяжести преступления было весьма сложно. Даже пациенты Бутырки (а их больше двух сотен, и многие серьезно больны) знают о происшедшем и считают это чудовищным. В итоге соседку нашли с таким заболеванием, которое не позволяет ей оценивать ситуацию. Но не грозит ли ей самой опасность? Конвоиры, которые доставляли Бобокулову, сказали, что в ИВС она напала на одну из задержанных женщин, с которой сидела в помещении.

Гульчехра Бобокулова сейчас не может причинить вред, — говорят врачи лечебницы «Бутырки». — Она получает серьёзную терапию. Кстати, она согласилась на неё добровольно, к нашему удивлению. Мы объяснили, что ей нужно лечиться, она сказала: «Буду делать все, что скажите» и поставила свою подпись. Вот документ.

Мы наблюдаем за ней 24 часа в сутки. Когда видим, что она может причинить себе вред, то используем мягкие вязки. К нам Бобокулова попала по направлению врача скорой психиатрической помощи, которого вызвали в ИВС и которому она рассказывала про какие-то голоса в голове. Он констатировал острое психическое расстройство, требующее немедленной изоляции и терапии.

Няня лежит на кровати, натянув на голову выцветшее серое одеяло. На предложение поговорить соглашается. Понимает, кто мы, садится и начинает жаловаться на плохом русском.

— Мне больно тут делают. Уколы больно. Не хочу.

— Но вы же сами согласились лечиться.

— Я плохо хожу от лекарств. Падаю, когда в туалет поднимаюсь. Спина болит, голова болит. Все болит. Ложку в руках плохо держу. Не слушаются руки, не слушаются ноги. Волосы у меня грязные, спутанные, а я их даже помыть не могу. Посмотрите (показывает на голову). Я на старуху становлюсь похожа.

— Интенсивная терапия ведь даёт эффект. Вы перестали слышать голоса?

— Перестала. Не слышу больше.

— Вот видите.

— Не хочу, чтобы меня связывали. Я не больная.

— Вы же сами говорите, что слышали голоса.

— Я давно слышала. Я на учете стояла дома, в Узбекистане. Но меня не лечили, сказали, что не их я пациентка. Не подхожу им. Это не опасно — иногда слышать голоса.

-А потом стали слышать в Москве?

— У меня дома нету, ничего нету. Мне (показывает жестом, будто отрезает голову). У меня вот тут в душе ненависть (бьет в грудь). Она поднялась ненависть, всю меня заполнила. По интернету видела, как отрезают головы. Ненависть эта. И голос в голове был: «Сделай так с девочкой».

— Вы сожалеете о содеянном?

— Мне девочку чуть-чуть жалко. Мне себя жалко. Дома нету, ничего нету.

— Но ведь вы живая, а маленькой девочки нет больше на этом свете, — не выдерживает напарник-правозащитник.

— Девочка хорошая была. Но у меня дома нету. Ненависть. Видела, как отрезают, и сделала. Голоса… Девочку убила, да. Но не надо меня лечить. Отпустите меня в обычное СИЗО.

— Как вы себе представляете свое будущее?

— Тюрьма. Мне (снова показывает жестом отрезание головы). Нет будущего. Все равно. Дома нет.

— Вы все время говорите про дом, но ведь у вас трое детей. Неужели их не жалко?

— Они сами определятся, женятся, семьи заведут. А у меня ничего нет. Буду старухой? Не хочу.

По словам врачей, Бобокулова не предпринимала попыток к самоубийству, но такая угроза есть. Правда, это почти невозможно — в камере нет ничего лишнего.

В ИВС Гульчехра Бобокулова в какой-то момент отказывалась от пищи, говорила: «Не хочу есть, хочу умереть», но в «Бутырке» ест все, что приносят.

— При любом раскладе (даже если в НИИ Сербского ее признают вменяемой), — говорят доктора, — мы установим собственный диагноз именно для терапии, а не для суда, и будем ее лечить. Никто ее отсюда в обычный изолятор не выпустит. Потому что для нас ее опасность очевидна, и это наш врачебный долг — держать ее под полным контролем.