Бесланский террорист очень хочет жить и не вспоминать

Спецкор Ева Меркачева продолжает серию репортажей из колонии для пожизненно осужденных «Полярная сова» в Ямало-Ненецком АО, поселке Харп, где содержатся самые страшные российские преступники — от битцевского маньяка Пичушкина до майора Евсюкова. В их числе — единственный оставшийся в живых после захвата школы в Беслане террорист Нурпаши Кулаев. Теперь Кулаев «сожалеет» и «старается не вспоминать» убитых.

В России могут появиться специализированные тюрьмы для террористов. Об этом заявил в Совете Федерации представитель главного управления по противодействию экстремизму МВД Денис Корников. Зачем такие тюрьмы нужны? Чтобы террористы не могли вести вербовку боевиков среди осужденных по другим статьям. В колонии, где содержится один из самых кровавых террористов страны, о вербовке не может быть и речи.
О судьбе Нурпаши Кулаева ничего не было известно с того самого момента, как суд приговорил его к пожизненному лишению свободы. Точнее, пошли слухи о его смерти за решеткой, но ФСИН их опровергла. И сегодня Кулаев — единственный оставшийся в живых из бандитов, захвативших школу в Беслане 1 сентября 2004 года. В Бесланской школе погибли 314 заложников террористов. Среди погибших — 186 детей. Свои жизни при штурме отдали 19 силовиков и спасателей.
В самой строгой зоне страны под названием «Полярная сова» Кулаева сторонятся даже маньяки и жестокие убийцы. Так и говорят: «Больше, чем он, никто из нас не убил». Сам Кулаев печалится больше не о погибших бесланских детях, а о своих собственных, которых не видел много лет и вряд ли увидит когда-нибудь вообще.
Справка: «Нурпаши Кулаев был приговорен Верховным судом Северной Осетии 26 мая 2006 года к смертной казни. Высшая мера была заменена на пожизненное заключение».
35-летний Нурпаши передвигается только в наручниках. Это общее правило для всех арестантов «Полярной совы». Между им и мной — два уровня решеток.
Кулаев даже пытается выдавить из себя жалкое подобие улыбки. Я зачитываю ему вопросы, которые хотела бы задать многим осужденным «Полярной совы» в рамках своего рода социологического исследования. Он выслушивает и говорит, что готов ответить на все и даже больше.
— Вы давно здесь?
— С 2007-го года, то есть в общей сложности уже 9 лет.
— Что вас больше всего потрясло в этой тюрьме?
— Отношение администрации. Я столько разного слышал про эту колонию, что думал — вот он, настоящий ад. Оказалось, нет. Здесь можно жить. Тем более, что иного выхода нет, и ко всему можно привыкнуть.
— И к «баланде»? Как вам здешняя еда?
— Знаете, я ведь в первый раз кашу и макароны попробовал только в «Полярной сове». У нас не принято есть такие блюда, вот мне и не приходилось до этого. Дома я ел шашлык, зелень. А тут кашу и макароны… Ну ничего, это полезно. Питаюсь я только тюремной пищей, запретил родным пересылать мне деньги и передачи.
— Почему?
— Не нужно это. И я запретил приезжать на краткосрочные свидания.
— Бережете их?
— Да.
— И чем же стала для вас тюрьма?
— Она для меня — учебный центр. И большое испытание одновременно. Я многое переосмыслил.
— Раскаяние к вам пришло?
— Я сожалею, что принес столько горя и слез матерям. Я сожалею, что оказался в Беслане. Я выбрал не ту дорогу, это точно. И я виноват в этом. Но ко мне пришла война и я думал, что действую как на войне. Я поспешил с выводами. Тогда, в школе, я ставил себя на место родителей. Но куда мне было деваться с «подводной лодки»? Было уже поздно. Если честно, я стараюсь не вспоминать детей. Вот вы сейчас разворошили…
— Родители погибших детей не забывают о них никогда.
— Я понимаю. Детей не вернуть, что бы я ни говорил. И я ничего не могу сделать для родителей.
— А выплатить им иски?
— Нет никаких исков. Но я и без исков просто очень хочу работать, зарабатывать. Могу шить (тут сейчас обучают этому). Но мне нужна нагрузка физическая. Я сильный, а силу девать некуда.
— Спортом занимаетесь здесь?
— Да, разработал комплекс упражнений с собственным весом. За эти 9 лет я стал уже мастером в этом.
— Вам пишут письма?
— Родные пишут, но не часто. Многие письма мне из Чечни не доходят. Но я знаю, что жена меня ждет, дети ждут, у меня их двое. Самое невыносимое здесь — отсутствие возможности общаться с близкими. Запрещены даже звонки по телефону.
— Но от краткосрочных свиданий вы сами отказались...
— Да-да. Не нужно им сюда приезжать.
Я мечтаю освободиться, конечно, и поехать домой. Только тут понимаешь всю ценность дома, семьи. Я за минуту рядом с близкими многое бы отдал.
— Вы не жалеете, что отменили смертную казнь в России?
— Нет! Если бы меня сейчас стали расстреливать, я бы на колени упал и умолял: «Не убивайте!». Это же жизнь! Вот вы все думаете, что раз человек здесь, то он жить не хочет, то ему проще было бы, если бы его застрелили. Это не так. Если меня кто-то ждет, я готов тысячу лет быть здесь.
Я за отмену смертной казни. Вот казалось бы, в «Полярной сове» есть такие маньяки, которые ничего кроме смерти не заслуживают. Но надо посмотреть, где вырос человек, что он пережил. Я верующий человек, и мне страшна сама мысль, что я мог бы быть неверующим.
— Чем бы вы пожертвовали, чтобы оказаться сейчас на свободе?
— У меня есть только жизнь. Но я ей не пожертвую ради воли.