Сколько политзаключенных на Украине
Фракция Европарламента GUE/NGL (Европейские объединенные левые/Лево-зеленые Севера) обратилась к президенту Украины Петру Порошенко с призывом гарантировать выполнение страной своих обязательств по соблюдению демократии и прав человека. Депутаты ссылаются на 14-й доклад миссии ООН по наблюдению за правами человека на Украине, в котором говорится о массовом применении сотрудниками СБУ пыток по отношению к задержанным, о незаконных арестах и о существовании пяти тайных тюрем, созданных украинским правительством.
Нарушение прав человека на Украине после победы Майдана достигло масштабов, которых оно никогда не достигало при «тиране» Януковиче. И все это — при загадочном молчании патентованных правозащитников. Выпавшее из рук «ветеранов» правозащиты знамя пришлось подхватывать молодым активистам. Таким, как Надежда Мельниченко, которая ныне руководит общественной организацией «Одесская правозащитная группа».
— Расскажите о работе своей группы. Когда и с какой целью она была создана?
— Наша организация была официально зарегистрирована в октябре 2015 года. Но мы вели работу еще до этого. Мы занимаемся оказанием гуманитарной помощи семьям погибших, пострадавших, арестованных. Носим в СИЗО передачи. Кроме чисто гуманитарного, наша работа имеет и правозащитный аспект. Ведем работу по помощи нашим одесским политзаключенным, по отслеживанию их дел в судах. Одно из главных направлений нашей работы — это формирование единого реестра политзаключенных Украины. То есть наша работа уже не ограничивается только Одессой. В частности, мы выкупали харьковских политзаключенных. По делу о захвате Харьковской ОГА было задержано достаточно много людей, и многие из них до недавнего времени оставались в СИЗО. Им были назначены залоги, и люди в принципе могли выйти на свободу практически сразу, но денег не было. Мы помогли собрать деньги для внесения залога. 11 харьковчан мы таким образом вытащили.
— Сколько сейчас на Украине политзаключенных?
— Полностью достоверной информации на этот счет пока нет. Списки велись, но достаточно хаотичным образом. По одним источникам, их около пятисот, по другим — 3–4 тысячи. Но материалов, подтверждающих эти цифры, пока нет. Мы начали работу по формированию реестра в начале этого года. У нас каждая фамилия подтверждена документально: материалами дела, анкетой самого заключенного. Мы собираем документальную базу на каждого. Стараемся отслеживать движение его дела: как проводится следствие, как идет судебный процесс. Фиксируем нарушения. К сожалению, за более чем два года, которые прошли с начала всех этих событий на Украине, этим никто систематически не занимался.
Радикалы в масках в зале суда — непременный атрибут политических процессов на Украине.
— По каким критериям вы заносите человека в список политзаключенных?
— В первую очередь мы смотрим, по каким статьям он преследуется. Если он был активистом, или сторонником, или просто сочувствующим Антимайдану — он однозначно относится нами к политзаключенным. Сейчас в Одессе проходят судебные процессы. Наши «патриотические» организации на них активно и яростно реагируют. Это тоже критерий. И даже если человек преследуется по неполитическим статьям, уже само внимание к нему активистов «патриотических» организаций заставляет задуматься: а нет ли у этого дела политической подоплеки? Затем наши юристы работают с материалами дела, и мы делаем выводы, может ли этот человек получить статус политзаключенного. У нас на данный момент в реестре порядка 70 человек, статус которых подтвержден документально.
— Это только в Одессе?
— Нет, по всей Украине. Но список постоянно дополняется.
— Есть ли у вас информация по территориям ДНР и ЛНР?
— С территориями ДНР и ЛНР у нас есть определенные сложности. Как и с теми территориями, которые прилегают к этим республикам, но находятся под контролем Украины. По тем СИЗО, которые находятся на этих территориях, у нас крайне скудные данные. Но мы знаем, что там содержится очень много людей. Через адвокатов мы пытались передать туда анкеты для заполнения, но обратно их так и не получили.
— Некоторые люди, с которыми я общалась по этой теме, утверждали, что политзаключенных как минимум несколько сотен...
— Да, некоторые деятели говорят о 4 тысячах. Но я всегда в таких случаях предлагаю показать список. На сайте одного из тех, кто так заявляет, висит список, в котором всего 83 человека.
— Может быть, есть люди, о которых пока никто не знает?
— Конечно. Есть люди, которые числятся без вести пропавшими. Их местонахождение неизвестно. Есть случаи, когда таких без вести пропавших спустя год, полтора, два находили в том или ином СИЗО. Или же узнавали, что они находятся в одной из так называемых «тайных тюрем СБУ». На данный момент сказать однозначно, сколько всего политзаключенных на Украине — сто или 4 тысячи, — нельзя. Потому что все это время планомерная работа по ним не велась, к сожалению. Потеряно очень много времени. В Одессе мы ситуацию полностью контролируем. Там мы сразу узнаем об аресте человека и отслеживаем его судьбу. С другими регионами сложнее.
Суд по событиям 2 мая в Одессе.
— Интересно, чем занимались все это время давно работающие на Украине правозащитные организации. Вели ли они систематическую работу по этой проблеме?
— К сожалению, не вели. Все прекрасно знают, что большинство политзаключенных на Украине тем или иным образом имели отношение к Антимайдану. А сегодня это, скажем так, непопулярная категория граждан. Многие из них преследуются по статьям «терроризм» и «сепаратизм». И не все правозащитники хотят ввязываться в эту историю. Насколько я знаю, ни одна правозащитная организация Украины не выступила с каким-либо заявлением по поводу этих людей. Это относится и к зарубежным правозащитным организациям. Были отдельные заявления по поводу Руслана Коцабы, была мера срочного реагирования в отношении Елены Глищинской со стороны Европейского суда, но это единичные случаи.
(Руслан Коцаба — ивано-франковский журналист, которого обвиняют в госизмене за выступления против мобилизации)
— А как работающие на Украине правозащитные организации вели себя до Майдана? Ведь и тогда были люди, которых называли политзаключенными? Например, «васильковские террористы», которых обвиняли в подготовке терактов. Их освободили после «революции».
— Сейчас очень интересно сравнивать. Те люди, которых сегодня называют «патриотами», тогда считались радикалами и националистами. Когда они совершали какое-либо правонарушение, правозащитники тут же заявляли, что их преследуют по политическим мотивам. В 2010–2013 годах у нас были взрывы, которые осуществлялись националистами. (Например, в Запорожье под новый, 2011 год взорвали памятник Сталину. Ответственность взяла на себя националистическая организация «Тризуб» имени Степана Бандеры. Было возбуждено уголовное дело по статье 194 УК — «Умышленное уничтожение или повреждение имущества путем взрыва»). Они часто квалифицировались как «порча имущества». Теперь любой взрыв, если есть подозрение, что его совершили сторонники Антимайдана, квалифицируется по статье «терроризм», даже если при этом никто не пострадал. Например, подрывы волонтерских центров в Одессе.
— Есть ли факты того, что власти покрывают и выгораживают «патриотов»?
— У нас по 2 мая есть дело «куликовцев», где под следствием находятся 20 человек, и дело Сергея Ходияка, который стрелял на Греческой площади, и прокуратура обоснованно подозревает, что от его рук погиб по крайней мере 1 человек и еще несколько получили ранения. В первом случае у «куликовцев» статья 294-я, часть 2-я (массовые беспорядки), и пятеро из них до сих пор остаются под стражей. Во втором — убийство как минимум одного человека плюс та же 294-я статья — участие в массовых беспорядках. И обвиняемый находится на свободе. Ходияк является активистом «Правого сектора» (запрещена в РФ). То есть мы видим, как проходит суд в одном и в другом случаях. Выводы очевидны.
— Какие из рассматриваемых в настоящее время одесскими судами дел вы считаете «политическими»?
— В Одессе на данный момент порядка 20–30 таких дел, переданных в суд. Это дело 2 мая, дело казаков, которые были задержаны в 2015 году и которые якобы готовили теракты и захваты административных зданий. Есть группа т.н. «подрывников», которых обвиняют в организации более десятка взрывов. Есть дело Назлымова Виталия Афанасьевича, который был тренером военно-патриотического лагеря. Его обвиняют в том, что он готовил покушение на активиста проукраинских сил Сергея Гуцалюка. Есть аналогичные дела о подготовке покушений на народного депутата Алексея Гончаренко, на активиста Евромайдана Марка Гордиенко и на того же Гуцалюка. Эти несколько человек курсируют из одного дела в другое в качестве потерпевших. Присутствие в деле этих личностей — это тоже критерий, который позволяет установить, что дело относится к категории «политических».
Надежда Мельниченко.
— Если говорить в целом об Украине, какие еще вы могли бы назвать громкие политические дела?
— Дело братьев Лужецких. (Бизнесмены с Западной Украины Ярослав и Дмитрий Лужецкие во время Майдана отказали боевикам «Правого сектора» в «спонсорской» помощи, поддерживали Антимайдан, за это они по сфабрикованным обвинениям полтора года сидят в Чертковском СИЗО. А сдал их СБУ… родной отец).
Дело Насти Коваленко, которая сидит в Киеве в Лукьяновском СИЗО. Она якобы привезла в Киев в дамской сумочке 2,5 килограмма тротила. На самом деле она стала жертвой спланированной провокации. Настя — аполитичный человек, повар по профессии, во время боевых действий работала в Луганске на рынке. Там она познакомилась с неким «Костей», который, видимо, был провокатором СБУ. Когда Настю пригласили на собеседование по поводу работы в Киев, «Костя» попросил ее передать сумку. С этой сумкой ее и взяли. Что было в сумке, никто не знает, но из Насти стали делать завербованную ГРУ террористку. Она подписала все, что от нее требовали, после того как ее избили в кабинете следователя боевики «Азова». Это дело, скорее всего, состряпано просто ради получения кем-то новых звездочек на погоны. И это не единичный случай. Большинство наших одесских дел строится по одной схеме: есть некий человек, который всех сводит, все организовывает, и в определенный момент всех накрывает СБУ. А сам организатор по делу не проходит. У нас есть такой персонаж, который курсирует из одного дела в другое.
— Штатный провокатор?
— Да, человек реально работает. Собирает группу, ее берут, через некоторое время он уже на свободе и внедряется в другую группу. У нас все сторонники Антимайдана были каким-то образом связаны друг с другом. Вот он и идет по цепочке, сдавая одну группу за другой. Мы одного такого уже точно вычислили.
— Какие меры воздействия применяются к заключенным?
— От морального давления и угроз семье до физического. Людей и шокерами бьют, и кульки на голову надевают, и подвешивают за застегнутые за спиной наручники, бьют ногами, палками. У нас есть письменные свидетельства самих заключенных об этом. По некоторым людям есть зафиксированные в СИЗО свидетельства врачей. Когда людей доставляют из СБУ в СИЗО, их врачи осматривают. Есть фотографии адвокатов, которые удавалось сделать после применения к их клиентам физической силы. Был случай, когда одного заключенного, активиста Куликова поля Александра Шеламова, довели до клинической смерти: его душили, а когда он потерял сознание, электрошокером приводили в себя. Есть у нас Руслан Долгошея, которого арестовали вместе с его 18-летним сыном. Когда его вывели из комнаты, где к нему применяли пытки, он увидел своего сына, которого завели в другую комнату, откуда начал раздаваться его душераздирающий крик. В Полтаве есть некий Омельченко, который, по словам людей, его знающих, из-за издевательств потерял рассудок.
Все это происходит не в СИЗО. Это происходит в СБУ после ареста и до того, как люди попадают в следственный изолятор. В СБУ их могут держать 72 часа, и за это время с ними происходит все самое худшее, что только может произойти. Как правило, их все это время не кормят, не дают спать, не допускают адвокатов. Следователи по очереди их допрашивают и бьют, пока они не ломаются и не подписывают нужные показания. После этого им дают адвоката и увозят в СИЗО.
— Что представляют собой секретные тюрьмы СБУ?
— Про них мало что известно. Это даже не тюрьмы, это обычно несколько камер, которые непосредственно находятся в СБУ. Вроде СИЗО. Люди, которые туда попадают, официально нигде не числятся. Есть люди, которые просто пропали, исчезли. Среди них немало граждан России. Не исключено, что они сейчас содержатся в таких тюрьмах. Например, в 2015 году исчез гражданин РФ Владимир Безобразов. Его задержали под Одессой, обвинили в том, что он якобы набирал добровольцев для войны в Донбассе. Ему дали условный срок и отпустили в зале суда. Как только он вышел из здания, к нему подошли трое неизвестных, прямо на глазах адвоката усадили в машину и увезли. Полтора месяца назад у нас была информация, что он жив и находится в харьковском изоляторе СБУ. Однако когда его адвокат делал запросы в СБУ, там отвечали, что они его не задерживали и где он находится, неизвестно. Такая же история недавно произошла с гражданином РФ Соколовым, которого осудили в Мариуполе. Возле здания суда его усадили в черный «Фольксваген» и увезли. Местонахождение его неизвестно. Люди, которые в этих СИЗО СБУ находятся, процессуально очищены. Они либо были осуждены и отпущены, либо обвинения с них были сняты, либо их ни в чем не обвиняли, а утащили туда просто за то, что они граждане РФ.
Нарушение прав человека на Украине после победы Майдана достигло масштабов, которых оно никогда не достигало при «тиране» Януковиче. И все это — при загадочном молчании патентованных правозащитников. Выпавшее из рук «ветеранов» правозащиты знамя пришлось подхватывать молодым активистам. Таким, как Надежда Мельниченко, которая ныне руководит общественной организацией «Одесская правозащитная группа».
— Расскажите о работе своей группы. Когда и с какой целью она была создана?
— Наша организация была официально зарегистрирована в октябре 2015 года. Но мы вели работу еще до этого. Мы занимаемся оказанием гуманитарной помощи семьям погибших, пострадавших, арестованных. Носим в СИЗО передачи. Кроме чисто гуманитарного, наша работа имеет и правозащитный аспект. Ведем работу по помощи нашим одесским политзаключенным, по отслеживанию их дел в судах. Одно из главных направлений нашей работы — это формирование единого реестра политзаключенных Украины. То есть наша работа уже не ограничивается только Одессой. В частности, мы выкупали харьковских политзаключенных. По делу о захвате Харьковской ОГА было задержано достаточно много людей, и многие из них до недавнего времени оставались в СИЗО. Им были назначены залоги, и люди в принципе могли выйти на свободу практически сразу, но денег не было. Мы помогли собрать деньги для внесения залога. 11 харьковчан мы таким образом вытащили.
— Сколько сейчас на Украине политзаключенных?
— Полностью достоверной информации на этот счет пока нет. Списки велись, но достаточно хаотичным образом. По одним источникам, их около пятисот, по другим — 3–4 тысячи. Но материалов, подтверждающих эти цифры, пока нет. Мы начали работу по формированию реестра в начале этого года. У нас каждая фамилия подтверждена документально: материалами дела, анкетой самого заключенного. Мы собираем документальную базу на каждого. Стараемся отслеживать движение его дела: как проводится следствие, как идет судебный процесс. Фиксируем нарушения. К сожалению, за более чем два года, которые прошли с начала всех этих событий на Украине, этим никто систематически не занимался.
Радикалы в масках в зале суда — непременный атрибут политических процессов на Украине.
— По каким критериям вы заносите человека в список политзаключенных?
— В первую очередь мы смотрим, по каким статьям он преследуется. Если он был активистом, или сторонником, или просто сочувствующим Антимайдану — он однозначно относится нами к политзаключенным. Сейчас в Одессе проходят судебные процессы. Наши «патриотические» организации на них активно и яростно реагируют. Это тоже критерий. И даже если человек преследуется по неполитическим статьям, уже само внимание к нему активистов «патриотических» организаций заставляет задуматься: а нет ли у этого дела политической подоплеки? Затем наши юристы работают с материалами дела, и мы делаем выводы, может ли этот человек получить статус политзаключенного. У нас на данный момент в реестре порядка 70 человек, статус которых подтвержден документально.
— Это только в Одессе?
— Нет, по всей Украине. Но список постоянно дополняется.
— Есть ли у вас информация по территориям ДНР и ЛНР?
— С территориями ДНР и ЛНР у нас есть определенные сложности. Как и с теми территориями, которые прилегают к этим республикам, но находятся под контролем Украины. По тем СИЗО, которые находятся на этих территориях, у нас крайне скудные данные. Но мы знаем, что там содержится очень много людей. Через адвокатов мы пытались передать туда анкеты для заполнения, но обратно их так и не получили.
— Некоторые люди, с которыми я общалась по этой теме, утверждали, что политзаключенных как минимум несколько сотен...
— Да, некоторые деятели говорят о 4 тысячах. Но я всегда в таких случаях предлагаю показать список. На сайте одного из тех, кто так заявляет, висит список, в котором всего 83 человека.
— Может быть, есть люди, о которых пока никто не знает?
— Конечно. Есть люди, которые числятся без вести пропавшими. Их местонахождение неизвестно. Есть случаи, когда таких без вести пропавших спустя год, полтора, два находили в том или ином СИЗО. Или же узнавали, что они находятся в одной из так называемых «тайных тюрем СБУ». На данный момент сказать однозначно, сколько всего политзаключенных на Украине — сто или 4 тысячи, — нельзя. Потому что все это время планомерная работа по ним не велась, к сожалению. Потеряно очень много времени. В Одессе мы ситуацию полностью контролируем. Там мы сразу узнаем об аресте человека и отслеживаем его судьбу. С другими регионами сложнее.
Суд по событиям 2 мая в Одессе.
— Интересно, чем занимались все это время давно работающие на Украине правозащитные организации. Вели ли они систематическую работу по этой проблеме?
— К сожалению, не вели. Все прекрасно знают, что большинство политзаключенных на Украине тем или иным образом имели отношение к Антимайдану. А сегодня это, скажем так, непопулярная категория граждан. Многие из них преследуются по статьям «терроризм» и «сепаратизм». И не все правозащитники хотят ввязываться в эту историю. Насколько я знаю, ни одна правозащитная организация Украины не выступила с каким-либо заявлением по поводу этих людей. Это относится и к зарубежным правозащитным организациям. Были отдельные заявления по поводу Руслана Коцабы, была мера срочного реагирования в отношении Елены Глищинской со стороны Европейского суда, но это единичные случаи.
(Руслан Коцаба — ивано-франковский журналист, которого обвиняют в госизмене за выступления против мобилизации)
— А как работающие на Украине правозащитные организации вели себя до Майдана? Ведь и тогда были люди, которых называли политзаключенными? Например, «васильковские террористы», которых обвиняли в подготовке терактов. Их освободили после «революции».
— Сейчас очень интересно сравнивать. Те люди, которых сегодня называют «патриотами», тогда считались радикалами и националистами. Когда они совершали какое-либо правонарушение, правозащитники тут же заявляли, что их преследуют по политическим мотивам. В 2010–2013 годах у нас были взрывы, которые осуществлялись националистами. (Например, в Запорожье под новый, 2011 год взорвали памятник Сталину. Ответственность взяла на себя националистическая организация «Тризуб» имени Степана Бандеры. Было возбуждено уголовное дело по статье 194 УК — «Умышленное уничтожение или повреждение имущества путем взрыва»). Они часто квалифицировались как «порча имущества». Теперь любой взрыв, если есть подозрение, что его совершили сторонники Антимайдана, квалифицируется по статье «терроризм», даже если при этом никто не пострадал. Например, подрывы волонтерских центров в Одессе.
— Есть ли факты того, что власти покрывают и выгораживают «патриотов»?
— У нас по 2 мая есть дело «куликовцев», где под следствием находятся 20 человек, и дело Сергея Ходияка, который стрелял на Греческой площади, и прокуратура обоснованно подозревает, что от его рук погиб по крайней мере 1 человек и еще несколько получили ранения. В первом случае у «куликовцев» статья 294-я, часть 2-я (массовые беспорядки), и пятеро из них до сих пор остаются под стражей. Во втором — убийство как минимум одного человека плюс та же 294-я статья — участие в массовых беспорядках. И обвиняемый находится на свободе. Ходияк является активистом «Правого сектора» (запрещена в РФ). То есть мы видим, как проходит суд в одном и в другом случаях. Выводы очевидны.
— Какие из рассматриваемых в настоящее время одесскими судами дел вы считаете «политическими»?
— В Одессе на данный момент порядка 20–30 таких дел, переданных в суд. Это дело 2 мая, дело казаков, которые были задержаны в 2015 году и которые якобы готовили теракты и захваты административных зданий. Есть группа т.н. «подрывников», которых обвиняют в организации более десятка взрывов. Есть дело Назлымова Виталия Афанасьевича, который был тренером военно-патриотического лагеря. Его обвиняют в том, что он готовил покушение на активиста проукраинских сил Сергея Гуцалюка. Есть аналогичные дела о подготовке покушений на народного депутата Алексея Гончаренко, на активиста Евромайдана Марка Гордиенко и на того же Гуцалюка. Эти несколько человек курсируют из одного дела в другое в качестве потерпевших. Присутствие в деле этих личностей — это тоже критерий, который позволяет установить, что дело относится к категории «политических».
Надежда Мельниченко.
— Если говорить в целом об Украине, какие еще вы могли бы назвать громкие политические дела?
— Дело братьев Лужецких. (Бизнесмены с Западной Украины Ярослав и Дмитрий Лужецкие во время Майдана отказали боевикам «Правого сектора» в «спонсорской» помощи, поддерживали Антимайдан, за это они по сфабрикованным обвинениям полтора года сидят в Чертковском СИЗО. А сдал их СБУ… родной отец).
Дело Насти Коваленко, которая сидит в Киеве в Лукьяновском СИЗО. Она якобы привезла в Киев в дамской сумочке 2,5 килограмма тротила. На самом деле она стала жертвой спланированной провокации. Настя — аполитичный человек, повар по профессии, во время боевых действий работала в Луганске на рынке. Там она познакомилась с неким «Костей», который, видимо, был провокатором СБУ. Когда Настю пригласили на собеседование по поводу работы в Киев, «Костя» попросил ее передать сумку. С этой сумкой ее и взяли. Что было в сумке, никто не знает, но из Насти стали делать завербованную ГРУ террористку. Она подписала все, что от нее требовали, после того как ее избили в кабинете следователя боевики «Азова». Это дело, скорее всего, состряпано просто ради получения кем-то новых звездочек на погоны. И это не единичный случай. Большинство наших одесских дел строится по одной схеме: есть некий человек, который всех сводит, все организовывает, и в определенный момент всех накрывает СБУ. А сам организатор по делу не проходит. У нас есть такой персонаж, который курсирует из одного дела в другое.
— Штатный провокатор?
— Да, человек реально работает. Собирает группу, ее берут, через некоторое время он уже на свободе и внедряется в другую группу. У нас все сторонники Антимайдана были каким-то образом связаны друг с другом. Вот он и идет по цепочке, сдавая одну группу за другой. Мы одного такого уже точно вычислили.
— Какие меры воздействия применяются к заключенным?
— От морального давления и угроз семье до физического. Людей и шокерами бьют, и кульки на голову надевают, и подвешивают за застегнутые за спиной наручники, бьют ногами, палками. У нас есть письменные свидетельства самих заключенных об этом. По некоторым людям есть зафиксированные в СИЗО свидетельства врачей. Когда людей доставляют из СБУ в СИЗО, их врачи осматривают. Есть фотографии адвокатов, которые удавалось сделать после применения к их клиентам физической силы. Был случай, когда одного заключенного, активиста Куликова поля Александра Шеламова, довели до клинической смерти: его душили, а когда он потерял сознание, электрошокером приводили в себя. Есть у нас Руслан Долгошея, которого арестовали вместе с его 18-летним сыном. Когда его вывели из комнаты, где к нему применяли пытки, он увидел своего сына, которого завели в другую комнату, откуда начал раздаваться его душераздирающий крик. В Полтаве есть некий Омельченко, который, по словам людей, его знающих, из-за издевательств потерял рассудок.
Все это происходит не в СИЗО. Это происходит в СБУ после ареста и до того, как люди попадают в следственный изолятор. В СБУ их могут держать 72 часа, и за это время с ними происходит все самое худшее, что только может произойти. Как правило, их все это время не кормят, не дают спать, не допускают адвокатов. Следователи по очереди их допрашивают и бьют, пока они не ломаются и не подписывают нужные показания. После этого им дают адвоката и увозят в СИЗО.
— Что представляют собой секретные тюрьмы СБУ?
— Про них мало что известно. Это даже не тюрьмы, это обычно несколько камер, которые непосредственно находятся в СБУ. Вроде СИЗО. Люди, которые туда попадают, официально нигде не числятся. Есть люди, которые просто пропали, исчезли. Среди них немало граждан России. Не исключено, что они сейчас содержатся в таких тюрьмах. Например, в 2015 году исчез гражданин РФ Владимир Безобразов. Его задержали под Одессой, обвинили в том, что он якобы набирал добровольцев для войны в Донбассе. Ему дали условный срок и отпустили в зале суда. Как только он вышел из здания, к нему подошли трое неизвестных, прямо на глазах адвоката усадили в машину и увезли. Полтора месяца назад у нас была информация, что он жив и находится в харьковском изоляторе СБУ. Однако когда его адвокат делал запросы в СБУ, там отвечали, что они его не задерживали и где он находится, неизвестно. Такая же история недавно произошла с гражданином РФ Соколовым, которого осудили в Мариуполе. Возле здания суда его усадили в черный «Фольксваген» и увезли. Местонахождение его неизвестно. Люди, которые в этих СИЗО СБУ находятся, процессуально очищены. Они либо были осуждены и отпущены, либо обвинения с них были сняты, либо их ни в чем не обвиняли, а утащили туда просто за то, что они граждане РФ.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
0
Без комментариев!!!
- ↓
