Как устроен теневой похоронный бизнес в России?

Среди мафий эта — самая кровавая. Так думают все. И они, безусловно, в чем-то правы. Не каждый рискнет перейти дорогу «похоронщикам». Но времена меняются…

Я похоронил 3 миллиона человек, но такого еще не видел, — сокрушался в разговоре со мной самый авторитетный и уважаемый представитель похоронного бизнеса в России Анатолий Прохоров. — У меня недавно умерла 93-летняя тетя. Ритуальный агент приехала через 4 минуты после того, как сестра позвонила в полицию с просьбой прислать кого-то засвидетельствовать смерть мамы. Вы можете себе представить — через че-ты-ре минуты! Быстрее самой полиции и «скорой»! Этот агент просто зашла в открытую дверь, села молча, без приглашения, за стол и только сказала: «Несите документы». Сестра подумала, что она из полиции. Принесла, отдала. А та все записала и спрашивает: «Какой гроб бабуле будем заказывать? Дешевый, как для бомжа, или похороним достойно?» Сестра только после этого сообразила, кто перед ней. Выгнала ее ко всем чертям. А внизу, в подъезде, еще трое похоронных агентов стоят. Стали выяснять — чей покойник. У кого-то нож был. Началась драка, поножовщина… Я в шоке был, когда узнал!
Довести до шока бывшего директора столичного «Ритуала», который больше 20 лет заправлял всеми похоронными делами, похоронившего Брежнева, Андропова, Листьева, повидавшего на своем веку такое, что иному на десять жизней хватит — это, конечно, надо постараться.

Гробовое молчание

Похоронный бизнес — тайна за семью печатями. Сколько? почему? за что? — здесь задавать не принято. «А то легко можно в печку крематория угодить на экскурсию», — полушутя-полусерьезно предупредил смотритель одного из центральных кладбищ Сергей, когда я не слишком осторожно поинтересовался — сколько на кладбище бесхозных могил. Невинный вопрос, казалось бы.
Впрочем, с бесхозностью я действительно поторопился. Но не в смысле количества могил на кладбище. Как выяснилось, весь похоронный бизнес в России бесхозен. Нет, по сути, ни единого федерального органа, занимавшегося бы этой проблематикой, ни единой системы учета мест захоронений, ни даже каких-то специализированных служб по вопросам похоронного дела. Нет вообще ничего. Кроме закона от 1996 года «О погребении и похоронном деле», который безбожно устарел.
Сейчас почти на всех кладбищах трупы лежат по 40 и более лет. И — ни тлена, ни разложенияЦифры, которые привел мне президент Союза похоронных организаций и крематориев России Павел Кодыш, были впечатляющими: в «гробовом» бизнесе ходит более 250 миллиардов «теневых» рублей, из всех кладбищ в России, а их примерно 80 тысяч, более половины не учтены в кадастре (то есть вообще никак не зарегистрированы), на 90 процентах кладбищ нет ограждений, к ним нет подъездных путей, на их территории нет ни воды, ни электричества, ни туалетов. Кто хоронит, как, где и за сколько — вопрос исключительно местной специфики и жадности местных же ритуальщиков. А добавьте сюда еще и «крыши», несть которым числа.
Особая ситуация сложилась в Санкт-Петербурге. В январе 1998 года там практически в одночасье сменилось руководство на всех 44 основных кладбищах. «Пришли офицеры силовых структур, — рассказывает Павел Кодыш. — Стали директорами, смотрителями. Отодвинули все ОПГ. Я лично стал директором Южного кладбища, одного из самых больших в Европе и самого на тот момент криминализированного. Исключительную роль в приходе силовиков на погосты сыграл питерский предприниматель Игорь Минаков, сам, кстати, бывший сотрудник полиции. У него уже был свой охранный бизнес, средства. Где повоевал, где договорился. В Питере, кстати, до сих пор нет ни одного „черного“ ритуального агента. В остальных городах-миллионниках их тысячи. А мы держимся».Они у кладбищ разные. В регионах за погостами присматривают ОПГ (организованные преступные группировки. — Авт.). В последнее время очень активны на этом поприще среднеазиатские сообщества. Грызня между охотниками покрышевать кладбища идет беспощадная. Побоища в Екатеринбурге, Новомосковске, в десятках других городов. Последний случай произошел в Челябинске месяц назад, когда на местном Успенском погосте были расстреляны двое мужчин, работавших в разное время смотрителями на других кладбищах.
Хотя, справедливости ради, надо сказать, что раньше, в 90-е, самые кровавые разборки в похоронной среде происходили как раз в Санкт-Петербурге. Одно дело «банды санитаров» чего стоило с убийствами медработников, адвокатов и даже священников. Потом все стихло. Похоронный рынок оказался в руках уже упоминавшегося Игоря Минакова (скончавшегося от тяжелой болезни несколько месяцев назад). «Я не знаю, плохо или хорошо, что рынок ритуальных услуг в Питере в какой-то степени монополизирован, — говорит Павел Кодыш. — Но это дало свои результаты. Сегодня любой петербуржец может без всяких сумасшедших наценок и рвачества проводить в мир иной своих родных. На питерских кладбищах нет вандалов, грязи, мусора. Говорят, что здешний похоронный рынок приносит миллиард рублей дохода ежегодно. Но все затраты окупаются с лихвой, поверьте. И потом — спокойствие на рынке должно же чего-то стоить?»

«Золотые» крематории

Честно признаюсь, в разговорах с серьезными, авторитетными людьми из похоронного бизнеса я долгое время не решался задать вопрос, который для них, конечно, был безумно наивным, а для меня — в некотором роде загадкой. Ну откуда такие деньжища на этом рынке? Мне, как, наверное, и всем, приходилось в жизни хоронить родных и друзей. Да, конечно, надо было оплачивать приличный гроб, венки, катафалк, рытье могилы, давать всем на «чай», начиная с санитаров морга и заканчивая землекопами. Но это были вполне себе разумные деньги. Никаких лямов, даже сотен тысяч. Максимум 90 тысяч рублей, из которых больше половины шло через кассу. Кстати, официально средняя стоимость похорон в городах-миллионниках составляет 60 тысяч рублей. В маленьких, понятное дело, заметно меньше. Так откуда эти «черные» миллиарды? VIP-похороны? Но их всего процентов 8 от общей массы. В год в России умирают около 2 миллионов человек. Даже если все похороны в самых заброшенных селах и деревеньках будут стоить те самые 60 тысяч рублей, что само по себе фантастика, то даже в этом случае общая сумма получится сто двадцать миллиардов. А в «похоронке» гуляет более двухсот пятидесяти (по неофициальным данным — полтриллиона рублей. — Авт.). И все — мимо кассы.
— Каждый квадратный сантиметр земли на кладбище работает на карман тех, кто этот карман имеет, — объяснял мне практически на пальцах некто Вадим, присматривающий за частью кладбищ в Центральном регионе России (так он попросил обозначить свое место работы. — Авт.). — И каждый градус в крематории — тоже. Поехали с начала. Человек помер — идет звонок в «скорую» и полицию. От них тут же — нашим агентам. С каждого покойника агент себе кладет тридцать тысяч. При этом полиции и фельдшерам по двадцатке. Остальное нам. Гроб — 20-30 тысяч. При том, что своих гробов в России нет. Не делают. Гонят или из Чехии, или из Словении. Себестоимость большинства — 5 тысяч. Разница — нам. Иногда один гроб оборачивается по пять-шесть раз.
— Это как?! — изумляюсь я.
— В крематории покойника в печь без гроба могут положить. А иногда и без верхней одежды и ботинок. Гроб перепродают. Одежду и ботинки — на вторичку, на сайты. Если места на кладбище нет, а похоронить хочется — пошел счетчик. Погост левый, «самоволка» — пошел вдвойне. Хоронят необеспеченных, неопознанных, по бюджетной социалке — все через наши конторы. А это, считай, под 10 миллиардов государственных рублей. Услуги морга, патологоанатомов, бритье-мытье, землекопы — все ж по идее может быть бесплатным. А оно нет. Опять за рубли. Ограды, памятники, склепы — все не по кассе. Золото из крематория — почти все нам.
— Откуда оно там? — снова поражаюсь я.
— А зубы у покойников? — в свою очередь удивляется Вадим. — А запонки, а пуговицы на дорогих мундирах? Только в одном городе-миллионнике крематории в год сдают государству под 10 кило чистого золота. Оно же в печи не испаряется. Его потом выгребают вместе с золой.
— Что, и трупы «чужие» сжигают под шумок? — срывается с языка вопрос, который давно вертелся.
— Всяко бывало… — неохотно отвечает Вадим.
Потом этот же вопрос я задавал и Прохорову, и Кодышу. Неужто, дескать, питерский гений Алексей Балабанов в своем «Кочегаре» все выдумал? «Да нет, — ответили оба. — Разное случалось… Хоть и видеокамеры стоят в крематориях, и двери под охраной… Но, наверное, было, когда ночью привозили чьи-то трупы и втихаря сжигали в печке. Нет тела — нет дела. Хотя, это все в 90-е. Сейчас такое вряд ли возможно...»

Частные — честные

— Ну, хоть прах-то отдают точно того, кого кремировали? Не чужой? — продолжаю я скользкую тему с А. Прохоровым. — Это же очень важно знать, что в урне — останки твоего родителя или жены, мужа. А не какого-то пенсионера Ивана Иваныча, царствие ему небесное.
— Чужой, конечно, — пожимает плечами он. — Такова реальность у нас в стране. Поясню: большинство крематориев работают в три смены, то есть круглосуточно. В день они сжигают десятки усопших. После каждой кремации в печи остаются, как правило, берцовые кости и зола. Это все кочергой сбрасывается в кремулятор — специальный прибор для размельчения костей. Тщательно или нет машинист крематория собрал золу — большой вопрос. Он торопится, в хранилище стоят пирамиды гробов. Надо успеть сжечь за смену. Вы же не думаете, что гроб из траурного зала сразу попадает в печь?
— Так думает наверняка большинство, — уклончиво отвечаю я.
В 90-е годы, работая в одной из самых популярных тогда газет, я решил написать репортаж из крематория, проработав там пару смен. Впечатлений, конечно, была масса, и плохих, и хороших. Больше всего, признаюсь честно, я боялся соответствующего запаха. Но его, на удивление, не было вовсе.- И напрасно. Гроб уходит в накопитель. И может простоять там еще сутки, если не больше. Пока до него не дойдет очередь.
— Это потому, что в крематории, в котором вы решили поработать, на тот момент уже стояло английское оборудование, — объяснил Анатолий Михайлович. — Я сам платежки на него подписывал. А вы бы пришли в другие — вас бы, с таким чувствительным обонянием, просто вынесли через полчаса. Пахнет везде так… В большинстве крематориев печи закопченные, черные. В одном очень известном заведении гробы к печке везут по туннелю, пол неровный… У нас был эпизод почти комедийный. Из Америки приехала группа бизнесменов-«похоронщиков». Мы им стали показывать тот самый, с туннелем, вроде как опытом делились. Богатые траурные залы, лепнина. Потом пошли вниз. Стоим почти в темноте. На потолке — одна тусклая лампочка. Вдруг из-за поворота вылетает электрокар с гробом. Прыгает с грохотом по ухабам, верхняя крышка гроба дребезжит, болтается. Покойник вот-вот вывалится. Пролетает мимо нас — и скрывается во мраке. До сих пор помню лица американцев…
В «гробовом» бизнесе ходит более 250 миллиардов «теневых» рублей, больше половины всех кладбищ вообще не учтены в кадастре- Вопрос с идентичностью праха может быть решен очень быстро, просто надо сделать так, как на Западе или в той же Японии, — продолжает Прохоров. — Там печь разжигают под определенное тело. В день таких может быть 5, максимум 7. И у родственников есть возможность наблюдать за процессом кремации через специальное окошко. Все по-честному, открыто. Потом им дают еще горячий пепел. А дальше — их дело. Но почему такое возможно на Западе? Да там просто очень много крематориев, в том числе частных. Судите сами: у нас на всю страну всего 16 подобных учреждений, из которых лишь один частный, в Балашихе. А в Англии их 220, во Франции 115, в США и Канаде вообще больше тысячи. Там кремируют 90 процентов усопших, у нас лишь 10. Я понимаю — тут многое связано с религией, с традициями. Вон на днях в Магаданской области на обсуждение вопроса о строительстве нового крематория пришли активисты в казачьей форме и заявили, дескать, это все от дьявола, от сатаны. А то, что мест под кладбища нормальных уже нет, в расчет принимается? В том же Магадане зимой при минус 40 — как в землю хоронить? Это в Канаде, если человек в холодные месяцы умер и родственники не хотят его кремировать, проводят церемонию прощания, после чего гроб с телом ставят в специальный холодильник. Хоть на три месяца, хоть на полгода. Станет тепло — гроб зарывают. А у нас где вы такие холодильники найдете? К тому же кладбище должно стоять на песчаной почве. Тогда трупы разлагаются за 15 лет. А сейчас почти на всех кладбищах, в центральных регионах уж точно, они лежат по 40 и более лет. И — ни тлена, ни разложения. Потому что в глине, в глиняных воздушных карманах. А если рядом река, не дай Бог?

Мафия не бессмертна

Для того чтобы расчистить авгиевы конюшни в похоронной отрасли, нужно начинать с самых азов, с правовой базы, с нормативов, говорит большинство специалистов. Понятно, что «черный рынок» на ритуальном поприще все равно останется. И сама так называемая мафия никуда не денется, слишком уж большой куш на кону. Но забрать у нее солидную часть доходов — можно, говорят эксперты. Легализовать миллиардные средства — вполне.
Новость о проекте нового закона «О похоронном деле в РФ» для многих была как снег на голову. Мои собеседники из этого бизнеса честно признавались, что поначалу думали — очередная профанация. Типа решили навести марафет на закон 1996 года и выдать все за новый велосипед.
— Но тут выяснилось, что в проекте закона неожиданно появились такие совершенно невообразимые раньше понятия, как «частные кладбища», «частные колумбарии», «частные крематории», — рассказывает Анатолий Прохоров. — Все реально удивились. При этом, конечно, речь идет не о полной, стопроцентной «частности» на землю под кладбища или крематории. На первом этапе предлагается частно-государственное партнерство. То есть основные активы буду принадлежать государству, а бизнес станет вкладывать деньги в их развитие, оказывать услуги, получать прибыль. Государство же будет контролировать цены и качество услуг.
В начале апреля этого года Минстрой России подготовил тот самый проект закона, который, по идее, должен расставить все точки над «i» в похоронном бизнесе. Впервые в проект официально вводится такое понятие, как «Похоронный дом». Он должен включать в себя в обязательном порядке ритуальный зал, трупохранилище, салон-магазин ритуальных принадлежностей, помещение для подготовки умерших к погребению, зал для поминальной трапезы. В него также могут входить (по желанию владельца) частный крематорий и частный же колумбарий.
Разработчики закона постарались прописать все, даже такие, казалось бы, мелочи, как рытье могилы. Ее должны будут вырыть за сутки до похорон и в обязательном порядке накрыть тентом от дождя. Прописано также, что должно быть на каждом кладбище: скамейки, туалет, пункты проката инвентаря, мусорные баки и емкости с водой.

Фонтаны оптимизма

Скажете: к чему такая дотошная детализация? А может, лучше все-таки перестраховаться? И описать даже, какие скамейки и туалеты должны быть в перечне. Много вы видели тех же лавочек на кладбищах? Как правило, стоит одна, у административного домика. Про туалеты вообще лучше забыть. А почему, собственно? Тот же Анатолий Прохоров рассказывал, как в начале 90-х они с группой директоров кладбищ поехали в Швецию набираться опыта. Так на первой же экскурсии у директора Митинского крематория глаза на лоб полезли, по выражению Анатолия Михайловича. А всего делов-то было: зашел человек в тамошний туалет.
— Кричит истошным голосом — идите быстрее сюда, посмотрите! — вспоминает Прохоров. — Мы бегом к нему: что там такого быть-то может?! Прибегаем, а он стоит и показывает на унитаз — белее снега, красоты необыкновенной, вокруг все держатели, полочки сияют хромом, все сверкает, переливается. А у нас тогда в лучшем случае выгребные ямы были с очком…
Ситуация с тех пор, прямо скажем, не сильно изменилась, особенно в небольших городах и поселках. А жаль. Кладбище ведь не только унылый ряд могильных холмиков. Это место памяти. И выглядеть оно должно соответствующе. На многих зарубежных погостах море цветов, аккуратно подстриженные деревья и кустарники, фонтаны, прудики с рыбками. Барство, излишняя расточительность? А разве упокоившиеся оттуда, с неба, не скажут за это спасибо?
— На самом деле, сделать кладбища и похоронные услуги европейского уровня задача посильная, — говорит руководитель московского ритуального агентства Олег Шелягов. — С одним условием: если в «похоронке» все будет решаться не на местном муниципальном уровне, а на губернаторском. Потому что для еврокачества нужно «влить» в кучу городов и поселков солидные инвестиции, деньги. А их никто не будет вкладывать, если в одном и том же регионе в каждом городе будут свои правила, свои законы, свои нормы. Так инфраструктуру не построить. А раз ее не будет — не будет и системы. И значит, все останется лишь благими пожеланиями на бумаге.

Бритье… женщин

— В 2003 году в России были отменены лицензии на похоронную деятельность, и после этого началась вакханалия, — говорит руководитель крупного ритуального бюро Анатолий З. (фамилию он просил не называть. — Авт.). — Похоронные агентства стали создавать или покупать совершенно далекие от этой сферы услуг люди. Просто хотели побыстрее срубить бабок, и все. Никто ни в какие детали и нюансы не вникал. Главное — вытянуть побольше рублей у убитых горем родственников. Бывали, да и сейчас их множество, случаи, когда «черный» агент забирал сразу паспорт умершего и увозил тело в морг. А потом выставлял счет на очень большую сумму. Родственники в отказ. А им тогда тело не отдавали, оно якобы «не готово». Но землекопы-то уже ждут на кладбище, могила вырыта, автобус ждет, приглашенные тоже ждут. Приходилось расплачиваться. Если клиент совсем скупердяем оказывался, «на рубле помешанный», как в моргах говорят, труп могли просто к батарее прислонить и оставить на ночь. Утром на него не то что смотреть страшно, близко подойти было невозможно. Выходили санитары, говорили, извините, дескать, но ваш покойничек ночью себя плохо «вел», вон как раздулся. Можем, конечно, привести в порядок, но это будет стоить. И куда деваться? Про всякие казусы я вообще молчу. Когда в том же списке выполненных услуг, например, могло быть «Бритье усопшего». А покойник — женщина. Или «Укладка волос». А покойник лысый.
К сожалению, пункт об обязательности лицензирования ритуальной деятельности в проекте нового закона не прописан. В нем предусмотрена другая система контроля. По мнению авторов документа, она более эффективная. Будут созданы реестры добросовестных и недобросовестных ритуальных организаций. Проект, как уже писала «РГ», отправлен экспертам на обсуждение. Именно они должны проработать все «скользкие» моменты в документе таким образом, чтобы не случалось больше ЧП, подобных тому, что произошло в городе Шелехове Иркутской области. С некоторых пор всех тамошних умерших старше 50 лет начали поголовно направлять не к патологоанатомам (что бесплатно), а на дорогую судебно-медицинскую экспертизу. Схема была отработана четко: врачи «скорой» отказывались выдавать направления на вскрытия, тут же приезжал участковый, который направлял трупы для производства экспертизы в Шелеховское отделение ИОБСМЭ. Только за год таких трупов было больше 500. Руководство области, узнав об этом, организовало прокурорскую проверку по всему региону. Было выявлено свыше тысячи нарушений. Обнаружилось даже огромное кладбище-«самоволка» на восьмом километре Голоустненского тракта. Прямо рядом с элитным старообрядческим «Покровским погостом». Стоимость участков на «самоволке» исчислялась многими миллионами рублей. Следователи установили, что захоронения на нем осуществляло некое ООО. Без всяких разрешений, согласований, документов. «Понравился участок, огородили, начали закапывать. Власти же не будут откапывать», — доходчиво объяснил следователям суть местного похоронного бизнеса один из руководителей ООО.

Уважать жизнь

Подводных камней в ритуальной отрасли тьма-тьмущая. Но с чего-то на этом рынке начинать надо. Это абсолютно точно. И новый проект закона нужно обсуждать, проговаривать, предлагать изменения, но не гробить. Иначе миллионам бабушек и дедушек, которые копят себе на похороны, и копить-то не будет иметь никакого смысла. Цены взлетят так, что даже самая распрекрасная пенсия до них не дотянется.
— Я вам скажу однозначно: в отрасли порядок навести можно, — говорит Павел Кодыш. — Главное, чтобы был федеральный орган, который бы определял программу развития этой отрасли и для которого «похоронка» не была бы чем-то второстепенным, как сейчас. И чтобы государственный и общественный контроль за этой сферой осуществлялся так, как и прописано в проекте. Наиболее важные функции контроля — на губернаторском уровне. Ну, а самое главное — чтобы люди, которые на ритуальном рынке работают, стремились бы в первую очередь не заработать побольше денег, хотя, конечно, это важно, а помочь с похоронами тем, у кого случилось самое страшное горе, какое только может быть: они потеряли своих близких.
Павел Николаевич, наверное, прав. И это все действительно необходимо. Но я убежден — нельзя забывать еще вот о чем, о, может быть, самом наиважнейшем. Мы до сих пор не научились уважать жизнь, ту самую, единственную, а не в массе. Для нас одним меньше, одним больше — какая, в сущности, разница? Огромная! И пока мы этого не поймем, похоронное дело с места не сдвинется. Потому, что там, где не уважают жизнь, совершенно точно не будут уважать и смерть.
Олег Кармаза