Хорошо сидим: тюрьмы и преступный мир в различных странах

Где в мире сидеть хорошо? Почему даже лучшая тюрьма – это испытание и чем российский криминал отличается от мирового?

«Я объездил полмира и везде старался попасть в тюрьму. Ну или хотя бы познакомиться с мафиози», – признаётся криминолог Данил ­Сергеев, директор Института государственного и между­народного права Уральского юридического университета.

Эскобара нашёл в соцсети

– У меня не было прямой задачи объехать 79 стран, в них я бывал по разным причинам: это были служебные командировки, деловые встречи, ­путешествия. Но я всегда ставил перед собой цель – увидеть какие-то особенности прес­тупности, организации правоохранительной деятельности, побывать, где это было возможно, в тюрьмах. Меня никогда не привлекали, например, пляжи, ни разу в жизни на них не лежал, сфера моих интересов связана с профессиональной деятельностью. Я, разумеется, записывал свои впечатления, делал пометки, потом стал их размещать в социальной сети – появился круг людей, которые с интересом их читали. А потом родилась книга «Криминолог вокруг света».
– Как вы собирали впечатления?
– Если это не были организованные посещения каких-то мест, как, к примеру, во время конгресса по преступности, когда нас, его участников, централизованно повезли в тюрьму, то я заранее договаривался о подобных посещениях или встречах. Скажем, перед поездкой в Колумбию я договорился о встрече с семьёй легендарного Пабло Эскобара (глава колумбийского нарко­картеля, на счету которого сотни убийств и теракты. – Ред.). Написал письмо (обычно всё начинается с письма) в соцсети брату Пабло – Роберто Эскобару. Он тогда, 6 лет назад, будучи уже немолодым и практически слепым, водил экскурсии по местам «боевой славы» своего родственника. Показывал офис Медельинского наркокартеля, могилу брата (он был убит полицией в 1993-м. – Ред.), тюрьму, где находился Пабло Эскобар, место его гибели.
– То есть любой желающий вот так запросто может написать брату Эскобара письмо и встретиться с ним?
– Сегодня он, говорят, экс­курсии уже не водит в силу прек­лонного возраста. Но тео­ретически, да, встретиться с ним можно.
– Роберто Эскобар был в деле брата?
– Да, он был финансовым директором наркокартеля, за что отсидел 10 лет. Но не всегда всё складывалось так удачно. Например, в Италии я хотел встретиться с кем-то из мафии. Там в конце 1980-х – начале 1990-х проходил большой судебный процесс: осудили 400 мафиози. Я пытался отследить судьбы осуждённых – выяснить, где они сейчас, к сожалению, не получилось.
Но счастлив общаться с Пино Арлакки, вообще-то он Джузеппе, но все знают его как Пино. Так вот, в 1980-е гг. он был одним из трёх ключевых борцов с итальянской мафией (с него только недавно сняли охрану), и всё, что я знаю про итальянскую мафию, – от него. Пино лично пострадал от мафии: дом его отца, который был мэром небольшого городка в Калабрии, был взорван ндрангетой. Это калабрийская мафия, она менее известна чем, например, сицилийская Коза ностра или неаполитанская каморра, но тоже была очень влиятельна.\
Пино – автор огромного количества книг о мафии. Благодаря заслугам перед мировым сообществом он был приглашён на должность заместителя Генерального секретаря ООН. Это очень интересная личность!
– А итальянская мафия жива в том виде, который мы знаем по сериалу о комиссаре Каттани?
– Прообраз комиссара Каттани – судья Джованни Фальконе, известный борец с италь­янской мафией. Он погиб вместе с женой в результате взрыва, устроенного сицилийской мафией. В его группу входил другой судья – Паоло Борселлино. А руководителем группы расследований у них был как раз Пино Арлакки. По итальянской мафии был нанесён мощный удар, и она уже не существует в том виде, в котором существовала в 1980-х гг., когда во главе страны стоял мафиози. Джулио Андреотти – премьер-министр Италии – был реальным лидером мафии, проходил посвящение. По его биографии снят фильм «Изумительный». По словам моих итальянских коллег, это был настоящий злодей. Другое дело, что его не смогли осудить за давностью лет, когда всё вскрылось (его сдали другие мафиози), он был уже в очень преклонном возрасте. И всё же италь­янская мафия существует и сегодня, в меньшей степени она занимается криминалом, в большей – бизнесом. Она делится на фамилии, на семь­и. Например, дон Корлеоне – это буквально главный в клане Корлеоне, такой титул. Тот реальный дон Корлеоне, который нам известен, не носил это имя в паспорте.
Итальянская мафия процветала, когда в стране произошло сращивание мафии и власти, сейчас там такого нет. И раскрытие связи государства и мафии – это главная заслуга группы Джованни Фальконе.

Якудза жива-здорова

– В каких странах эта связь существует по сей день?
– В той или иной степени контакты с мафией, с организованной преступностью характерны для очень многих государств. Другое дело, что где-то они носят латентную форму в виде проникновения во власть отдельных представителей мафии, а где-то выражены более ярко. На элитарном уровне контакты с оргпреступностью у власти были всегда, в том числе и в Совет­ском Союзе. Это неизбежно: если одна сила не может победить другую, они будут договариваться. С точки зрения криминологии это естественный процесс. Появление в СССР воров в законе нередко связывается как раз с результатом таких договорённостей.
– Итальянская мафия была вынуждена сменить формат. А японская якудза жива?
– Жива-здорова, всё у неё хорошо. В Японии не скрывают принадлежность к якудза, у некоторых есть даже сайты с порт­ретами боссов. И есть традиционный празд­ник, на который раз в год собираются все мафиози. С властями у них напряжённые отношения, власть с якудза борется, но якудза существует несколько столетий – она уже часть культуры страны.
Принадлежность к якудза символизирует татуировка, и если где-то появляется человек с татуировкой, его начинают бояться.
– А если это турист?
– Он тоже будет иметь проб­лемы. В меньшей, конечно, степени, потому что все понимают – это иностранец. Но в онсэн – японскую баню – с татуировкой не пустят либо, если она небольшая, предложат её заклеить. Члены якудза сегодня занимаются полулегальным или легальным бизнесом.
– Но ведь не везде мафия столь открыта?
– Конечно. Скажем, в Китае, где, казалось бы, государст­во контролирует всё, и сегодня существуют тайные законспирированные преступные организации – триады. Говорят, в триадах состоят и многие члены компартии. Они занимаются в основном контрабандой, торговлей н**котиками и оружием. Собственно, это основные направления деятельности всех мафий.
– То есть, если я правильно поняла, сегодня почти вся мафия ушла в экономику?
– Да, мафия уходит в экономику. Даже если взять историю уральского организованного преступного мира, то многие братки из 1990-х стали вполне обычными бизнесменами. Хотя справедливости ради надо сказать, что у руля уральской оргпреступности 1990-х далеко не все были откровенными головорезами. Кое у кого уже тогда была стратегия входа в бизнес.
Вообще с точки зрения криминологии оргпреступность России 1990-х появилась как способ смены формата экономического устройства – от социализма к капитализму. Появились инициативные люди, которым надо было где-то брать собственность. Кто-то пошёл честным путём приватизации, а кто-то – бандиты – просто хотел урвать побольше. Но руко­водство этих бандитов понимало, что эту собственность нужно защищать. Как? Только легализовавшись. Поучаствовав в выборах и попав во власть. Они понимали, что тем самым они отказываются от той парадигмы, в которой существовали, и переходят в новую.

Где в России опаснее?

– У преступности есть региональные особенности?
– Начнём с того, что прес­тупность бывает разная, она близко связана с экономикой, с социальными процессами в обществе. Например, в Тыве регистрируется одно из самых больших количеств убийств в мире в пересчёте на население. Так, в 2019-м коэффициент в этой республике был 36,5, тогда как в Свердловской области – 6,9, а в Татарстане – 2,7. Для сравнения: в Бразилии этот коэффициент 29–30, а в ЮАР – 32–33. В ­ооновском ежегодном мониторинге насильственных смертей крупные государства представлены с разбивкой на регионы. Так вот, Тыва там, единственная из всех регионов России, – ярко-красная. Воистину это регион-загадка для криминолога.
На Урале раньше – в 1990-х и начале 2000-х – было много насильственных преступлений. Сейчас их стало меньше, зато возросло число преступлений экономических. Через нас идут большие потоки наркоторговли, потому что регион транзитный.
Больше всего насильственных преступлений в Латин­ской Америке, а абсолютный же рекордсмен по убийствам в мире – Сальвадор. Минимум убийств в Азии (говорят, это связано с ментальностью), благополучная ситуация в Европе.
– С чем связан печальный ­рекорд Латинской Америки?
– С бедностью и наркобизнесом. Подавляющее большинство людей там бедные. И страны Латинской Америки в «передовиках» по расслоению на бедных и богатых. У нас тоже есть расслоение, но нет такого мощного контраста: у нас пол­страны под мостами не живёт. А в Латинской Америке пол­страны живёт именно под мостами или в лачугах. Хотя в той же Бразилии, например, есть космическая, авиационная, нефтедобывающая промышленность. Кстати, по структуре экономики мы с ними похожи, они даже говорят: «Бразилия – тропическая Россия».
– В чём особенность пресловутой русской мафии?
– В отличие от Италии у нас нет ндрангеты, каморры, Коза ностры. Исторически не сложилось. У нас была система авторитетов криминального мира – воров в законе, которые между собой договаривались и делили сферы. Эта система сейчас рушится, поскольку, во-первых, она изжила себя, а во-вторых, появилась уголовная ответственность просто за объявление себя вором в законе. Так что классических воров в законе не осталось – пожалуй, последним ярким представителем был убитый дед Хасан.
Хотя общие черты у нашей оргпреступности и мафии, безусловно, существуют. У меня есть друг бразилец – доктор наук, директор большой тюрьмы в Сан-Пауло, который написал книгу «Тюремные татуировки в Бразилии». Я открыл её и поразился: там есть татуировки точно с таким же значением, как у нас. Как это возникло? Непонятно, особенно если учесть, что тюрьма как таковая возникла не более 450 лет назад.
– А, извините, на фене тоже преступники всего мира разговаривают?
– Феня тоже отмирает. Но воровской жаргон есть. Например, в Нью-Йорке я не мог понять разговор афроамериканцев с криминальным прош­лым. И американские коллеги, учёные, тоже не понимали.

Не гадить в своём доме

– Как сегодня оргпреступность сосуществует с рядовыми гражданами? Мы же помним, как в ­1990-е гг. многие люди были волей или неволей втянуты в «совместное существование».
– Особенность 1990-х гг. – это как негативные, так и позитивные моменты в контактах с преступностью. Государство у нас было слабое, люди не были защищены от каких-то вещей и обращались за справедливо­стью, за защитой, которую сегодня получают в суде, к бандитам. ­Скажем, кому-то не отдавали долг. Хорошо, говорили бандиты, за 10% мы вернём тебе этот долг. И возвращали, и люди оставались довольны. Для меня, кстати, было открытием, что члены отдельных преступных сообществ до сих пор выплачивают «пенсию» случайным жерт­вам своих разборок.
Если мы посмотрим сохранившиеся документальные кадры с похорон российских преступных авторитетов, то увидим сотни, тысячи людей, пришедших с ними проститься. Мне это напоминает ситуацию в Медель­ине (второй по значимости город Колумбии. – Ред.): Пабло Эскобар там тоже был героем. Вообще в своём доме мафиози часто герой.
– Почему?
– Многим помог, многим дал работу, кого-то спас, с кем-то по-доброму поговорил, что-то построил. Мафиози воюют вне своего дома, в своём доме они обычно не гадят. Эскобара в родном городе до сих пор называют Патрон, повсюду его портреты, его любят, им гордятся. Я спрашиваю: почему вы его любите, он же головорез? А мне показывают – вот эту больницу он построил, вот этот дом тоже и так далее.
– Встречалась ли вам абсолютно благополучная в криминогенном плане страна?
– Абсолютно благополучная – нет. Там, где есть люди, где есть неравенство, всегда будет преступность. Но приближенные к благополучности страны есть, это, например, Исландия, Норвегия. Вообще Скандинавские страны считаются в плане преступности самыми благополучными. Как и азиатские, вроде Сингапура. Исландия – очень маленькая страна, там все друг у друга на виду, в Сингапуре очень строгое законодательство и материально благополучная жизнь. Что удивительно: один из самых низких уровней преступности в Иране. Кто-то это связывает со строгостью законов, но на самом деле связи нет. Уровень преступности ведь во многом связан и с ментально­стью, а иранцы очень вежливые, они все конф­ликты стараются разрешить мирно. Это безопасная страна, там везде можно спокойно ходить и днём и ночью, не боясь нарваться на неприятности. В Китае тоже можно везде спокойно ходить, у триад нет цели нападать на туристов, у них более масштабные задачи.
– А самые опасные для туристов страны?
– Южная и Центральная Америка, ЮАР – там большой шанс нарваться. В том числе на разбой, который может перерасти в убийство. Там рекомендуется, если на вас напали, всё отдать и не спорить.
– А где самые жестокие преступники?
– Самая безбашенная банда действует сегодня в Сальвадоре, США и сопредельных государст­вах – Мара Сальватруча, или MS-13. Уровень жестокости её членов просто зашкаливает: они заживо сжигают, пытают и расстреливают людей прямо на улице. А самыми изощрёнными убийствами известна японская якудза.

Хорошо ли в изоляции?

– Вам приходилось бывать с научным интересом в тюрьмах разных стран. Влияют ли условия содержания на эффективность решения поставленной задачи – наказание и перевоспитание?
– Влияют. Например, образцы хороших тюрем в Норвегии и других Скандинавских странах. У них там особый, отличающийся от других стран подход. Они исходят из того, что в тюрьме должны быть хорошие условия, поскольку большинство преступников нормальной жизни не видели и надо им показать, как можно хорошо жить в человеческих условиях. Этот эксперимент начался в 1970-х гг., и постепенно реформа тюрьмы прошла во всех Скандинавских странах, включая Финляндию. И следст­вием этого действительно стало резкое снижение преступности. Но для чистоты эксперимента надо сказать, что одновременно повышался и общий уровень благосостояния этих стран.
– Где самые отвратительные тюрьмы?
– Они везде отвратительны! Даже скандинавские. Здесь ведь главное, что человек находится в изоляции. Мне приходилось слышать: дескать, в таких условиях, как у Брейвика, я бы тоже посидел. Но случился локдаун, все сидели дома и изнывали. А теперь представьте, что срок гораздо продолжительнее и что вы в заключении. Тюрьма, даже с самыми хорошими условиями, плохая.
– А в какой стране тюрьмы ­самые суровые?
– Во Вьетнаме. Там ужасная скученность, насекомые и анти­санитария. Заключённые спят чуть ли не вповалку, прямо на полу.
– Сегодня наша жизнь стремительно развивается в плане информационных технологий. Это каким-то образом скажется на преступности, она перейдёт в другие форматы?
– Она будет уходить в интернет. И сейчас уже уходит: наркоторговля вся в интернете, очередей в Цыганском посёлке (посёлок под Екатеринбургом, был центром наркоторговли. – Ред.), как в 1990-е, нет – это архаизм. Появляются новые предметы посягательств, вроде биткоина. Наблюдается всплеск мошенничества, связанного с банковскими картами. Это всё развитие преступности, которая идёт вперёд вместе с технологиями. Согласно прогнозу, тренд ближайшего времени – снижение количества насильственных преступлений и рост экономических. Особенно связанных с компьютерными технологиями.
– Правоохранительные органы в этом отношении...
–… отстают. Нигде, ни в одной стране мира правоохранительные органы не работают на опережение. В Китае, например, один безумный учёный генетически модифицировал человека. Решили его осудить. А статьи такой нет, осуждать не за что…