«Называем это «спецприем». Не тюрьма, но не лучше»

Специальный репортаж из депортационного лагеря.
В Москве продолжаются массовые облавы на мигрантов. В ГУ МВД отрицают, что это реакция на избиение полицейского дагестанцем на Матвеевском рынке. Говорят, операция готовилась давно.
Рейды проводятся на основании возбужденных уголовных дел по факту организации преступного сообщества (ч. 2 ст. 210 УК РФ) и организации незаконной миграции (ч. 2 ст. 322.1 УК РФ). Объектами рейдов уже стали строительные площадки и подпольные цеха, один из которых расположен на территории бывшего Черкизовского рынка (ФОП «Измайлово»), а другой — на 2-м Иртышском проезде, в промзоне района Гольяново. Только на Иртышском проезде задержали около 1200 вьетнамцев. Недалеко от их бывшего «места работы» разбили палаточный городок, куда теперь свозят мигрантов, которым не хватило места в спецприемниках при ОВД. Здесь они ждут депортации на родину.
До 2-го Иртышского проезда не едут даже маршрутки. Водитель-узбек говорит: «Это вы что-то красиво назвали — лагерь! Мы называем это «спецприем». Не тюрьма, но не лучше».
Депортационный лагерь для мигрантов раскинулся за шестиметровым забором из бетонных плит и металлических пластин. Массивные ворота, через которые субботним утром то и дело ездят полицейские машины, омоновцы-охранники тягают вручную.
Лагерь «открылся» первого августа — и все три дня для журналистов устраивают «экскурсии» по нему. В первый день показали только декорации — палатки, разбитые прямо на асфальте. Спектакль начался позже.
В субботу журналисты федеральных каналов толпились перед воротами лагеря: «Унизительно, конечно, они, как в клетке, а мы их снимать должны», — сказал оператор в возрасте. Но когда к воротам подъехал автозак — все рванули щелкать испуганные лица вьетнамок в окнах.
Лагерь осматривали в сопровождении заместителя председателя общественного совета при ГУ МВД России по Москве Антона Цветкова, члена Общественной палаты Александра Брода и Владимира Осечкина, создателя Gulagu.net. Посетившие лагерь накануне правозащитники Владимир Лукин, Светлана Ганнушкина и Андрей Бабушкин назвали условия антисанитарными, подчеркнув, что такой лагерь «не имеет правового статуса».
По официальным данным, на момент нашего приезда в лагере было около двухсот «постояльцев», однако все два часа, пока мы исследовали его, два автозака и 9 маршруток, забитые вьетнамцами до отказа, стояли с закрытыми дверями. Выпускать их в присутствии наблюдателей не стали.
Палатки поставили на территории бывшего рынка. Установили их впритык друг к другу, двадцать штук из прочной ткани (произведены нижегородским предприятием Всероссийского общества инвалидов). Внутри одной палатки — двадцать двухъярусных кроватей (в нескольких — одноэтажные). Снаружи на веревках сушится одежда и нижнее белье.
— Давайте пройдем централизованно по лагерю, чтобы вы картинку снять могли, — говорит Антон Цветков журналистам. — Это наша полевая кухня, гречку можете попробовать. Представители посольства жалуются, что вьетнамцы это не едят. Конечно, более понятная еда для них рис. Но глядите — все тарелки чистые, — тут он указывает на урну с одноразовой посудой.
Журналисты ходят следом за спикерами, я остаюсь поговорить с мигрантами. Выясняется, что кроме вьетнамцев (а их тут действительно большинство) в лагере находятся четыре таджика, которых схватили в пятницу прямо на улице, один сириец и один гражданин Марокко. Таджики держатся друг друга, они единственные, кто в этом лагере понимает по-русски. Вьетнамцы твердят: «Россия-Вьетнам, не понимать. Сигарета есть? Курить».
Шамилю 23 года, Фархану — на русский манер Феде — 25 лет, Ислам даже в институт не поступал, сразу в Москву на заработки рванул, ему всего 18. Они из Таджикистана. Забрались на кровать с ногами, улыбаются, понимают, за что они здесь, но вот как отсюда выбраться — нет.
— Я работяга, ничего плохого не делал. Халтур всякий. Разнорабочим был, — говорит Федя. — Учебу окончил — и в Россию.
Все трое жили на съемной квартире. В одной комнате — пять человек. Разрешения на работу не было: «Это же 25 тысяч рублей заплатить!»
— Ладно, мы, но тут есть мужчина из Сирии, он вчера плакал ночью. У него там война, куда его депортировать? Эй, араб, Сирия! — кричит Шамиль на улицу, но никто не отзывается. — Наверное, не хочет говорить.
Вьетнамцев от непривычной для них гречки тошнит. А таджики одному слову «гречка» смеются.
— У нас ее курица кушает!
На третий день на территории лагеря поставили четыре душевые «кабинки»: вместо дверей — развевающаяся на ветру синяя шторка. В ряд установили несколько десятков биотуалетов. Такие условия Антон Цветков назвал на камеры «даже получше, чем в пионерлагере».
— Российская Федерация спасла этих людей от рабского труда! — выступал он, покрываясь потом под палящим солнцем. — Мы их спрашиваем, что их в условиях лагеря не устраивает? Они хотят риса, овощей, мяса. Но это не говорит о том, что все это у них было! Будут ли они обладать этим у себя на родине — сильно сомневаюсь.
Коллегу в своем позитивном взгляде на 20 душных палаток, забитых напуганными людьми, поддержал Осечкин.
— Да, здесь нет деревянных полов, как это положено по санитарным нормам, но зато люди дышат целый день воздухом!
Предводители сегодняшнего рейда вообще признались, что приехали с проверкой, потому что поступало много жалоб на нечеловеческие условия содержания мигрантов. Только вот, в отличие от Лукина, Ганнушкиной и Бабушкина, этих «нечеловеческих условий» они тут не увидели.
— Странная позиция у Лукина! — возмущался Цветков. — Пусть бы съездил в регионы, посмотрел, как там люди питаются. Мы и сами ели эту гречку. Очень вкусно! Вас, журналисты, пропустили, значит, все находится под общественным контролем!
— А сколько еще задержат мигрантов?
— Помните, в советское время говорили: сколько еще нужно расстрелять? Ну как я могу сказать, нет четкой цифры. Видите, лагерь пока неполон, еще есть места. Новые спецприемники на бюджетные деньги строить нерационально, тем более с января они будут переведены из ведомства МВД в ФМС.
Общественный контроль в понимании этих правозащитников оказался очень своеобразным. Из палатки вывели одну низенькую, миниатюрную вьетнамку и начали ее расспрашивать с переводчиком. Оказалось, что она шесть лет работала в России на швейных фабриках, денег не получала, знала только «связующее звено» — менеджера, кто хозяин — не представляла. Разрешение на работу получить не пыталась, сменная одежда осталась на фабрике.
— Тебя били? — переводчик задает вопрос на ее языке, девушка кивает и что-то быстро начинает говорить.
— Здесь, в лагере, били ли ее, уточни, — просит Осечкин. Тогда девушка отвечает кратко — нет. В России она оставаться не хочет.
С самого утра здесь вьетнамский консул, он пытается объяснить российской стороне, что женщины слишком слабые, чтобы жить в таком лагере, который «скорее для военных подойдет», что санитарные условия тут никакие. Выясняется, что в посольство еще не передали данные по всем задержанным.
— Надо не забывать: в первую очередь они правонарушители! — твердит заместитель председателя общественного совета при ГУ МВД. — Душевые поставили, а вот русские женщины моются в тюрьмах раз в неделю! Если вы считаете, что им тут тесно, забирайте их к себе в посольство, пусть живут у вас в кабинете. У вас одежда дешево стоит — скиньтесь на одежду женщинам!
— Нет, в первую очередь они — человек! — теряется под напором аргументов консул.
На территорию лагеря одна за другой заезжают машины с вьетнамцами, они сидят в духоте салона до ухода журналистов. Всего в лагере может поместиться до 1700 человек. В ГУ МВД заявили, что лагерь будет стоять, «пока это будет необходимо».